– Ты хотела о Ромке спросить? Как я с ним дружу?

– Нет. – Бабушка осмотрела небольшую уютную комнату, мебель в которую сама и подбирала. И очень точно угадала. Ина комнату любила. – Нет, не о Ромке. И не о мальчиках. Я волнуюсь о тебе. Что-то происходит. Будь поосторожнее.

– Вызов гвера? – тихо и удивлённо спросила Ина.

– Не совсем. Не вызов. Но да, это связано. Тогда, два с половиной года назад, был вызов. Сейчас просто непонятное чувство, что у тебя что-то неладно… – Бабушка запнулась, потом поправилась: – Не неладно, а что-то странное. Сейчас вот совсем тревожно стало. Словно ты где-то очень далеко, куда мало кто добраться может.

Ина рассмеялась с лёгким смущением:

– Я на самом деле далеко была. Задумалась.

– О мальчиках? – лукаво улыбнулась бабушка. – Если бы не о них думала, не спрашивала бы.

– А вот тут уже я не знаю, – рассмеялась Ина. – О них или нет. Наверное, о том, почему я о них не думаю.

– Потому что не встретила того, о ком захочется думать. – Бабушка вздохнула и внезапно очень тихо сказала: – Я помню его. Он ушёл на войну в сентябре сорок первого. Добровольцем. И не вернулся. Мы тогда даже не поговорили. Да и были знакомы всего три месяца. Тогда это считалось очень мало. Он прислал мне одно письмо. Очень короткое. Потом его матери пришла похоронка. Он погиб под Ленинградом, из которого мы успели уехать. А Саша…

Ина молчала. Бабушка никогда о таком не говорила. И никто в семье. О войне вспоминали, и часто. О тех, кто погиб. Но о том, что…

– Саша? Так ведь твоего дядю звали? Он ведь тоже молодой был. Или это другой?

Бабушка взглянула на Ину неожиданно молодыми и грустными глазами:

– Другой. Здесь жил, в соседнем доме. Мне было четырнадцать. Ему семнадцать. И он был непризывным – по здоровью. Но пошёл на фронт. Приписал себе год. Выучил таблицу для проверки зрения и обманул врачей. Он был очень близоруким. Но воевал. Тогда многие так делали. А твой прадед… Он не хотел воевать. Просто боялся наказания за дезертирство. Я об этом узнала поздно. Когда родилась Риса. Он сам сказал, во время ссоры. Поэтому я и не захотела с ним дальше жить. Он был здоровым, взрослым, но прятался за бронь до последнего. А Саша…

Ина обняла бабушку. Они молча сидели, думая каждая о своём. О прошлом, настоящем и будущем.

Потом Ина тихо сказала:

– Ромка не хочет пользоваться отсрочкой. Он после школы в армию идёт. Сюда уже не приедет. Только после службы. Кирилл ему запретил на контракт соглашаться, но от срочки не отговаривает.

– Тебе Ромка нравится?

– Он мне как брат. Как и Кирилл. И как Никос с Доном. Я за них боюсь.

– Милая ты моя, – вздохнула бабушка. – Это им всем очень важно, чтобы за них боялись, чтобы их ждали, где бы они ни были.

– А я не знаю, что важно мне.

– Разберёшься. Обязательно разберёшься. И пригласи его к нам.

– Кого?

– О ком пока не знаешь, думаешь ли. Пригласи, когда родителей не будет. А то ещё в женихи запишут, – улыбнулась бабушка. Она всё-таки очень мудрый человек. И всё понимает. А ведь ей уже девяносто пять лет. Но совсем не скажешь, потому что выглядит на двадцать лет моложе, и то говорят, что «для своих семидесяти пяти хорошо сохранилась». Высокая, всегда в аккуратном скромном платье, словно пожилая учительница.

Когда бабушка медленно спустилась по лестнице, Ина снова задумалась о том, чего же ей хочется. Рассказ бабушки взволновал её, немного расстроил, но ведь то прошлое. А у Ины впереди будущее. И надо понимать, каким оно должно быть.

***

После каникул Ина всё-таки пришла на спектакль, который играли в воскресенье для учеников соседней школы. Её пустили бесплатно, как члена театрального кружка и помощницу Юлии Максимовны. Ина сидела на дальнем ряду и снова верила в то, что происходит на сцене. Верила движениям и взглядам Радика. И сдерживала слёзы в конце пьесы.