– Ну… Может, я подарок хочу сделать? Тебе-то что за дело? Я бы не спрашивал, просто давно нигде не был толком. Может, их все позакрывали…

– На Дворцовой есть, но там дорого. Потом на Проезжей, рядом с заставой, и еще один далеко, за верфью. Даже не помню, как там улица-то называется. Один только раз и была, еще до войны.

Тут со стороны арки послышались возбужденный гам и топот – как будто множество ног разом кинулось на Моховую. Еванфия ахнула, прижав ладошки к щекам, и хотела схватить ведро, чтобы тоже бежать, но Максим подтолкнул ее, коснувшись талии:

– Давай уж так, я присмотрю.

Еванфия вдруг мимолетно, как бы случайно коснулась губами его щеки и бросилась вслед за всеми, ловко лавируя между мамашами, которые подхватили орущих детишек и образовали настоящую давку, торопясь вырваться за пределы двора. На ходу они извлекали мятые метрики, высоко поднимая их над головами.

– Спокойствие! – гулко закричали с улицы. Загрохотали массивные деревянные колеса, обитые хилой каучуковой полосой, протарахтел чадный двигатель, и в проеме арки остановился зеленый тарантас с треснувшим снизу доверху кузовом, наполовину забитым торфом и дровами. В небо взлетели клубы черного дыма, мобиль чихнул и замолк, прощально дрогнув металлическими суставами.

Из кабины выпрыгнуло трое гвардейцев, они моментально оттеснили толпу прикладами винтовок, а самый нервный пальнул для острастки в воздух. Образовалось подобие очереди, в которой визжали и брыкались детишки. Каждый норовил первым всучить свою метрику толстому королевскому интенданту в зеленой кепке. Утвердившись у кузова, тот пером отмечал в свитке гражданина или гражданку, а затем выдавал три полена. Претензии к качеству не принимались, к тому же за пустые пререкания с королевскими служащими патрульные имеют право застрелить болтуна.

Когда Максим смог поучаствовать в дележе топлива, вокруг мобиля оставалось всего несколько самых маленьких ребят. Они толкались и никак не могли решить, кто будет первым. Максим протиснулся между ними и протянул интенданту две метрики – свою и Ефремову.

– А где сам хозяин бумаги? – строго спросил интендант. Ближайший гвардеец оскалился и нацелил “магазинку” в грудь Максиму – хоть какое-то развлечение, если прикажут освободить преступника.

– У него живот заболел…

Толстяк сделал в ведомости какие-то пометки и молча выдал двойную порцию торфа. Максим поспешил скрыться под аркой, провожаемый заинтересованными взглядами оставшихся у драндулета детей. Он свалил добычу в углу кухни и крикнул Дуклиде, которая все еще плескалась в лохани:

– А там топливо дают!

Но сестра, похоже, не расслышала его и продолжала что-то вполголоса напевать. Максим спрятал Ефремову метрику за шкафом, распоров пальцами густую вязь из паутины, и достал из кармана серьгу. При внимательном осмотре ему показалось, что камень, вправленный в нее, может оказаться очень ценным. Никаких царапин или выбоин на нем видно не было, ну да разве без увеличительного стекла разглядишь? Нужно идти к ювелиру, и чем скорее, тем лучше. Правда, документа на украшение нет, и ушлый ювелир может заявить, что это дешевая подделка…

– Ну, обедать будем, что ли? – добродушно поинтересовалась Дуклида. Она вошла в кухню свежей и мокрой, словно сказочная морская дева – каштановые волосы, повинуясь деревянной расческе, послушно легли на плечи, цветастый халат с дыркой на боку подвязан пояском. – Разобрал котомку? Возле складов раздача была, все равно много товара поврежденного. На одну бляху столько надавали, представляешь?

Последнее жалованье, которое ей выдали в Приказе, оказалось урезанным на треть. И теперь любые продукты, которые удавалось добыть благодаря участию в разных военных работах – сборе пожертвований, штопке обмундирования и прочих, – вызывали чуть ли не животную радость. Да и Максиму обещали накинуть талеров в связи с новым военным заказом Правительства.