Крупно – очень заинтересованные и слегка удивленные глаза девушки.

Для Кишинева 60-х это и правда довольно необычные рисунки. Девушка томно потягивается и кладет себе руку на промежность. То, что выглядело обычным небрежным жестом, грозит перерасти в нечто более неприличное, потому что девушка меняется в лице и, скользнув с подоконника, идет в комнату, не отнимая руки от промежности… Она выглядит как безрукая мать, заботливо несущая раненого ребенка – в его роли рука – у себя между ног. Снова двор. Крупно – разбросанные по полу листы рукописи и гравюры, все перемешалось.

«…Сталин…», «зэка»… «Самурай и певичка, гравюра XVIII века», «Усатый… палачи…», «Архипелаг ГУЛАГ»… «Купец дает гейше обтереть его, гравюра XVI века»… «народовольцы… ты не прав, Иннокентий… в чем же была сила того разума, что склонил целый народ к тирани…», «Юноша и зрелая женщина играют в аиста и рыбку, XV век»… «…реи и русские… двести лет вместе… понеже… доколе… отнюдь… пошто», «Нефритовые врата, XIX век»… «Земельный вопрос и Солж», «Служанка подмывается после акта с господином, XVII век».

– Мяу… – говорит кошка.

Лениво встает, выгибает спину. Напряжение достигает наивысшей точки. Кажется, вот-вот из кошки брызнут электрические токи (как из похотливой сучки Сандры в эротическом рассказе «Маркиза и пес» соки… – Примеч. В. Л.).

Мелькание, кошка исчезает из кадра.

Общий план: это большой человек с лицом громилы ударил по кошке ногой изо всех сил. О том, что он постарался, мы можем судить по состоянию кошки. Та не бежит, не стоит и даже не сидит. Она лежит, под ней растекается мокрое пятно… Очарование и загадочность момента пропадают. Мы понимаем, что кошка – это всего лишь кошка, а настоящие неприятности – это то, чем чревата встреча только с людьми. Которых сейчас перед подъездом мы можем насчитать пятеро (включая громилу). Они выглядят как компания советских инженеров, которые носят штаны с поясом под мышками, обожают читать американскую фантастику в переводах, прогуливать НИИ, чтобы хорошенько отжариться на сборе картошки – во всех смыслах (и пожарить картошку, и натрахаться всласть с такими же несчастными представительницами поколений НИИ). Они отвратительно одеты, но это не выглядит вызовом.

– Копанский, кошку-то зачем? – спрашивает один из мужчин.

– Ненавижу их, – говорит верзила и нервно потирает нос.

– Почему, старичок? – спрашивает один из мужчин.

– Старик, это же элементарный фактчекинг, – говорит Копанский товарищу.

Копанский молчит с понимающим и уважительным выражением лица, чтобы не облажаться и не выглядеть полным лохом.

– …я читал статью в «Науке и знании», – говорит громила.

– Там рассказано о том, что наши предки были кормовой базой кошачьих, – говорит он.

– В незапамятные времена, еще когда люди были пещерными, – говорит он.

– Только представь себе, пещера, холод, голод, – говорит он.

– До построения развитого социализма еще миллионы лет, – говорит он.

– Миллиарды! – говорит один из мужчин.

– Митька знает, он у нас кандидатскую по биологии защитил, – говорит кто-то.

– Так, старичок? – говорит кто-то Митьке.

– Так, старичок, – говорит Митька.

– Ну, миллиарды, – говорит Копанский.

– И вот в древней пещере сидит несчастная, древняя пещерная еврейка, – говорит он.

– Сжимает у груди маленького пещерного еврея, который еще и разговаривать-то не умеет, – говорит он.

– Да тогда вообще никто разговаривать не умел, – говорит он.

Весь этот безобидный разговор происходит при следующих действиях.