Южнее башен находился главный дворец с двумя большими покоями, названными в честь Августа и Марка Агриппы. Кроме покоев имелось множество других помещений; некоторые их них были настолько велики, что в них укладывали спать до сотни гостей. Искусные мастера инкрустировали стены дворца редкими дорогими видами мрамора, а потолочные балки, необычно большой ширины и богато украшенные, изготовили из ценного ливанского кедра. Множество изысканных картин и скульптур радовали глаз, а все вещи домашнего обихода ювелиры изготовили из золота и серебра.

Снаружи дворца шел ряд галерей, украшенных колоннами с прекрасной резьбой. Их окружали зеленые лужайки и рощицы, которые орошались из глубоких каналов и прудов; вода в них освежалась и пополнялась каскадом бронзовых фонтанов.

Выше водоемов располагались голубятни. Голуби играли роль курьеров и представляли важную часть Иродовой системы связи. Царь унаследовал эту практику от идумейского города Мариссы, где до разрушения его парфянами голубей во множестве разводили как священных птиц в пещерах в честь Атаргатис-Танит, языческой богини, отождествлявшейся с Афродитой.

Начальник тайной стражи царя Ирода Великого, арамей* Халафта, дожидался повелителя в галерее. Струйка воды из большой серебряной клепсидры*, богато украшенной чеканным орнаментом, уже передвинула стрелку отсчета времени на два деления, а царь все не выходил из подземного мавзолея, где в хрустальном саркофаге лежала его любимая жена, Мариамма I, которую убили по приказанию самого Ирода – из ревности.

Безмолвным телохранителям царя, которые застыли, как статуи, у входа в мавзолей, и начальнику тайной стражи достаточно отчетливо слышались слегка приглушенные толстой дубовой дверью вопли и горестные стенания Ирода, но они делали вид, что глухи и немы.

После того как слуги убили Мариамму, царь опомнился, но еще никто не возвращался из царства мертвых. Тогда он приказал забальзамировать жену. Ее поместили в прозрачный саркофаг, залили светло-янтарным падевым* медом, который никогда не засахаривается, и теперь Мариамма выглядела не мертвой, а просто уснувшей. Когда Ироду становилось совсем плохо (особенно в жаркие летние месяцы), он спускался в мавзолей (чаще всего по ночам), где всегда царила прохлада, и часами рыдал над гробом жены, жалуясь ей и на подчиненных, и на беспутных сыновей, и на свою горькую судьбу, и на богов, которые наказали его многими болячками.

Семейные несчастья до того омрачили жизнь Ирода, что он уже ни в чем не находил себе отрады. Его помраченный дух повлек развитие разных болезней. Помимо лихорадки, по всей поверхности кожи Ирод испытывал невыносимый зуд, ноги сильно отекали, в желудке развивалась язва, а в кишках временами начинались ужасные боли. Кроме того, царя мучила одышка и болезненные судороги в мышцах.

Наконец дверь отворилась, и Ирод, измученный ночным бдением у гроба бывшей жены, вышел в галерею. Он сразу же обратил свой взгляд на склонившегося перед ним в низком поклоне начальника тайной стражи и бесцветным усталым голосом сказал:

– Знаю, знаю… Знаю, что в очередной раз ты принес плохие вести. Опять моя сестричка Саломея плетет сеть интриг. А сынок Антипатр поносит меня на всех углах и готовится всыпать отраву в мой кубок с вином. Надеются меня извести, лишить трона… Антипатр сейчас в Риме, императора Августа обихаживает, напраслины на меня возводит… это мне известно. Ничего, мы и до Рима доберемся, он нигде от меня не спрячется… Что, что там еще у тебя?! – вдруг вскричал Ирод пронзительным голосом. – Говори, не молчи!