В трусости можно было бы заподозрить и Беренгария и этим объяснить его бездействие. Однако, справедливости ради, это было не совсем так. Просто очень быстро император понял, что круг его союзников чрезвычайно узок. После того как Беренгарий оставил без внимания жалобу герцога Альбериха на несправедливый раздел трофеев гарильянских сарацин, учинённый папой Иоанном Десятым, на помощь Сполето уже нельзя было рассчитывать. Помощь Рима носила в основном нематериальный характер, папа был горой за него, но сам город, возглавляемый Мароцией, играющей только ей самой известную партию, категорически отверг предложение Ватикана отправить на север Италии военный отряд. Императору оставалось только радоваться, что Тоскана по отношению к Рудольфу также заняла весьма двусмысленную позицию.

Рудольф медлил с решением и, стоя на коленях перед обломками Святого копья, беспрестанно молил Бога помочь ему и дать какой-нибудь указующий знак в своих действиях. И он получил этот знак, посчитав его за помощь Небес. Очень часто слабая человеческая душа за указующий перст Господа принимает соблазнительные приглашения Искусителя.

Очередное письмо пришло в Новару из Рима. На этот раз от Мароции Теофилакт. Пропитав палимпсест21 восточными ароматическими маслами и елеем своих коварных слов, Мароция провоцировала, манила и упрекала:

«Польстившись на приманку, могучему льву ничего не остаётся, как пытаться заполучить и приманку, и охотников. Охотники поманили вас, вы пришли сюда смело и гордо, отвергнув мои никчёмные предупреждения. Охотники наблюдают за вами, но вы не видите всех охотников. Съешьте приманку, идите в Павию и получите корону, иначе зачем вы сюда явились? Все ваши охотники немедленно обнаружат себя. И помните, что Рим – это не папа, а сенат».

В конце февраля 922 года, когда дороги начали более-менее приходить в порядок, Рудольф покинул Новару и, оставив в стороне Милан, вошёл в Павию, столицу итальянских королей. Взятие Павии обошлось без столкновений, граф дворца Гариард в своей деятельности продолжал политику своего предшественника, графа Сигифреда, который ради сохранности города открывал ворота всем алчущим итальянской короны. В Новаре же остался швабский гарнизон под командованием герцога Бурхарда, чьё присутствие к тому времени уже сильно тяготило короля.

Однако занудный шваб и в Павии не оставил короля в покое. Едва только стало известно о приготовлениях к коронации Рудольфа, бургундский правитель начал почти ежедневно получать письма из Новары, в которых его союзник требовал бракосочетания Рудольфа со своей дочерью, угрожая в противном случае покинуть итальянские земли. Только этого недоставало ещё угодившему как кур в ощип молодому и нерешительному бургундцу, и тот постарался быстрее заверить Бурхарда в неизменности своих чувств и намерений.

17 марта 922 года в знаменитой базилике Святого Петра в Золотом Небе состоялось бракосочетание Рудольфа со швабской принцессой Бертой, а на следующий день там же епископ Иоанн водрузил на головы супругов короны лангобардских правителей. Помимо своего войска, нового короля приветствовали в основном рыцари и духовенство Лангобардии и Ивреи. Сердце Рудольфа колотилось, грозя вырваться за пределы грудной клетки. Он понимал, что решился перейти заветную черту, за которой теперь нет возврата назад, понимал, что неизвестен и чужд подавляющей части Италии, страшился и млел перед великим неизвестным будущим.

Папа Иоанн незамедлительно разразился возмущёнными письмами в павийский епископат и лично новоиспечённому королю. Мароция постаралась перехватить большинство этих писем с помощью своей милиции, а также попросила о перехвате писем Гвидо Тосканского, который и сам был в этом заинтересован. В итоге до Рудольфа с юга Италии дошли только отголоски папского раздражения, однако при получении первого же письма с севера настроение короля испортилось гораздо сильнее. Текст письма Ирменгарды не отличался от предыдущего, обманутая возлюбленная повторила своё «Ego ulciscar»,, но на сей раз придала своему гневу весьма выразительный характер, обмакнув письмо перед отправкой в чью-то кровь, человеческую или же какого-то принесённого в жертву животного. Рудольф, развернув письмо, тут же с воплем ужаса отбросил его прочь и попросил слуг сжечь пергамент, а сам поспешил очистить руки, прикоснувшись к мощам святого Августина Иппонийского