– Ловко!

– Граф Одельрик действительно был чуть ли не единственным, кто до последнего сжимал в руках свой меч. Возможно, он понимал, что, будучи однажды уже уличённым в неверности Беренгарию, ему едва ли приходится рассчитывать на повторное прощение. Так оно и вышло. Император для устрашения врагов своих приказал повесить его. Господи, помилуй его душу!

– Помилуй его душу! – повторил король.

– Что касается нашего храбреца Гизельберта, то в момент, когда его приволокли связанным к императору, из одежды на нём была только короткая камиза, доходящая ему до пупка, так что всё прочее было открыто для созерцания всем желающим.

Плечи короля затряслись от смеха.

– Зато столь комичный вид пленника, вероятно, спас тому жизнь. Беренгарий посчитал, что публичное унижение стало Гизельберту достаточной платой за измену. Он собственноручно возложил на срамную фигуру графа свой плащ, дабы прекратить невежливый смех своих подданных и нелестные оценки графу со стороны собравшихся жён.

Смех короля достиг самых отдалённых пределов его приёмной залы.

– Перестаньте, Ирменгарда, я уже не знаю, как теперь завтра буду встречать графа и сохранять при этом подобающий вид. Перед моими глазами будет постоянно стоять картина, описанная вами!

Ирменгарда замолчала. Король, отсмеявшись, усилием воли вернул себе серьёзное выражение. В этот момент красавица произнесла:

– Государь, своё решение вы должны принять чрезвычайно быстро. Сейчас и только сейчас ваше время, дальше будет поздно. Если Господь и в самом деле призовёт Беренгария к себе, мой брат Гуго незамедлительно предъявит свои права, и тогда уже все, безусловно, поддержат его, а не вас.

Дальше можно было не продолжать. Рудольф вскочил и начал нервно вышагивать по зале. Всегда и во все времена новость о том, что твой ближний и, как правило, ненавистный сосед сможет одержать верх и получить незаслуженную – а как же иначе? – и притом космическую награду, затмевала все практические расчёты и заставляла позабыть об осторожности.

– Ваш шанс, кир, действовать быстро и смело, – докончила Ирменгарда.

На мгновение здравая мысль заскочила в потревоженный рассудок Рудольфа.

– А вам, прекраснейшая графиня, какой интерес вам участвовать в кампании против вашего брата?

– Против сводного брата, государь, – ответила Ирменгарда, вовремя вспомнив такую же отговорку из уст Гуго, – мои родные братья живут в Тоскане. А потом, не скрою, я рассчитываю, что падение Беренгария лишит серьёзной поддержки моего пасынка.

– Хорошо, хорошо, прекрасная Ирменгарда. Замысел ваш смел и отважен, вот только предыдущие попытки всякий раз оказывались неудачными. Тот же Гуго тому свидетель.

– Повторяю, у исхода тех событий была своя логика. – И Ирменгарда повторила слова своей матери, логично объяснившей причины прежних неудач: – Но вам, помимо отсутствия воинских доблестей у Беренгария, должно придавать смелости и нечто другое. То, чего точно не было у вашего соседа Людовика семнадцать лет назад.

– Что вы имеете в виду, Ирменгарда?

– Как? Вы ещё спрашиваете? Священное копьё, которым, по легенде, пронзили тело нашего Господа и которое, по слухам, находится у вас.

– Это не слухи, прекраснейшая из живущих.

– Тогда верно и то, что говорят монахи про это копьё.

– Что говорят?

– Что обладатель этого копья непобедим на поле брани. А раз так, то вам действительно нечего бояться.

Рудольф обхватил свою голову руками.

– И всё же, Ирменгарда, почему вы хлопочете о моём успехе?

– Потому что ваша победа, ваше высочество, сделает вас сеньором Ивреи, и тогда я стану вашей послушной и робкой госпожой.