Час занятий музыкой для меня – мгновение. Устав до мушек в глазах, рассыпаю горох быстрых шагов по гулким коридорам. Бегом в класс!

Хороший, все-таки, этот Калинкович! Добрый, умный и по-немецки всё время говорит с Александрой Георгиевной. Странно звучит чужая гортанная речь из уст наших, советских, воспитателей. Многие из нас и по-русски говорят с трудом, поэтому учителя кажутся небожителями.

Солнце давно уже скрылось за вершинами каштанов. В золотистом свете фонарей чернеют силуэты корпусов. Близится время ужина. По пути в столовую решаю на минутку заскочить в корпус, проверить: в порядке ли сокровищница с календариками и фантиками? После драки я вспомнил, что утром перепрятал драгоценности в другое место.

Два пролёта вверх по скрипучим ступеням – спальня. Быстро руку под матрац. Пачка твёрдых прямоугольников с ребристой поверхностью просится в руки: посмотри нас! Любуюсь сменой картинок: вот – олимпийский мишка, перевернул – и уже переплетенье пяти колец! Вот хоккеисты из «Шайбу! Шайбу!» – смешные, носатые с черными волосами, поворот – и уже их противники – курносики с пшеничными шевелюрами. Но надо бежать, накрывать на ужин. Я должен быть первым!

Уже идя по коридору к выходу, слышу необычные звуки в пустом корпусе. На что это похоже, сказать трудно: больше всего напоминает борьбу или драку. Стараясь ступать на те доски пола, которые скрипят меньше всего, подкрадываюсь к приоткрытой двери комнаты отдыха – и оторопеваю. То, что я вижу, мне уже приходилось видеть и раньше. Год назад мы с братом, став на кухонный стол, подсматривали через окошко в ванной, как, похожий на медведя, дядя Лёня, сопя и рыча, делал это с мамой. При этом она выгибалась и мотала головой.

Но здесь! То же самое делают Александра Георгиевна и Калинкович! Они не совсем раздеты: брюки учителя музыки вместе с трусами спущены до колен. Среди черноты волос паха Калинковича краснеет громадный писюн, который то исчезает, то появляется, уже блестящий, из сокровенных глубин тела воспитательницы.

Несколько секунд заворожено смотрю на действо. Когда Александра Георгиевна, издав стон, поворачивается в направлении приоткрытой двери, бросаюсь бежать. Шаги гулко отдаются в пустом коридоре, но я уже не думаю о том, что буду раскрыт. Стыд, разочарование и обида гонят меня вперёд. Выбегаю из корпуса и мчусь к футбольному полю. Опавшая листва посвистывает под ногами. Ещё несколько минут, и я – в балке, что начинается сразу за школой.

Полутьма и прохлада встречают разгорячённого стремительным бегом ребёнка. Безлистые ветви акаций трутся одна об другую. Таинственный шелест наполняет балку. Кажется, что кто-то страшный и громадный скрывается за каждым деревом.

Подбираю сухую ветку и иду, размахивая ею, словно мечом. Воображение рисует картины страшной мести. Вот я врываюсь в корпус: Калинкович ползает передо мной на коленях и могучий меч взлетает над головой презренного учителя, готовясь отсечь её прочь. Александра Георгиевна со слезами умоляет пощадить любовника. Я великодушно прощаю обоих предателей и мы, втроём, плачем в объятиях друг друга.

В другом варианте мести представляю, как разрубаю мечом прекрасную грудь Александры Георгиевны, и она падает бездыханной рядом с уже мёртвым Калинковичем.

Как они могли! Двое самых любимых людей оказались предателями! Нет, никогда их не прощу! Закусив губу, иду и иду вперед, пока не вижу со дна балки маленькие, словно игрушечные, домики на противоположном склоне оврага. Дальше идти некуда, назад – не к кому. Валюсь на спину в захрустевшие листья. Недавно взошедшая луна заливает охряным светом всё вокруг, и я долго смотрю на неё. В балке сильно пахнет сыростью и прелой листвой.