– Ну що, синку, вже прибіг? – сверкая золотыми зубами, большущая повариха с высоты весело смотрит на меня.

– Да, – отвечаю робко. – Добре. Який клас? – Третий «А».

– Добре, – повариха, шевеля губами, ведёт ручкой по списку. – Тримай.

На стойку, вровень с моей макушкой, выставляется гора яиц с лиловыми печатями на скорлупе. Перед поеданием яйца с позеленевшими от долгой варки желтками участвуют в жестоких битвах: у чьего яйца макушка крепче, тот и победил.

Затаив дыхание, осторожно снимаю с оббитой сияющей жестью стойки добычу и несу в зал, к столам.

Хлопает высоченная входная дверь; в холл врываются отставшие дежурные других классов. Среди них старшеклассники, но я спокоен: мой класс – первый в списке на выдачу.

В воздухе мелькает черпак на длинной ручке. Горячая манная каша сползает в глубокие стальные тарелки. Теперь это богатство надо перенести в зал. На обычный поднос из коричневого пластика в один ряд можно поставить только шесть тарелок. После многих тренировок и падений, я освоил искусство переноса девяти тарелок одновременно – внизу шесть и ещё три во втором ряду. Два подноса – и на сером пластике стола паруют восемнадцать порций манной размазни.

Подходит очередь аккуратно нарезанного хлеба и самого ценного – кубиков масла. Напоследок, зачерпнув из котла, размером с дом, тётка наполняет чайник и отдаёт мне.

Долго выуживаю из горы вымытой посуды себе и друзьям вилки с восходящим солнцем на ручке.

На поцарапанном пластике столов выстраиваю икебану: напротив каждой табуретки – полусфера стальной миски, наполовину заполненная ещё дымящейся манкой, справа – ложка. Перед миской – пустой стакан. Чай налью позже – чтобы не остыл. Лимонные кубики масла – на тарелках. Прямоугольники хлеба горками покрывают ажурные подставки. Яйца пирамидой пушечных ядер высятся в центре каждого стола. Готово! Теперь можно, раскачиваясь на табуретке, поджидать, пока одноклассники добредут до столовой.

Александра Георгиевна

«Тяжело видеть страдания детей, чей здоровый мозг, а часто и доброе сердце втиснуты в исковерканную оболочку. Скрюченные руки, вывернутые ноги, изломанные спины – похожие на персонажей Гойи, они несут крест по жизни со стоическим спокойствием

Когда мне сразу после института предложили работу в интернате, я отказалась – не чувствовала в себе силы помочь этим, обиженным Богом и людьми, детям. Восемь лет проработала в обычной школе, среди нормальных, здоровых детей: преподавала немецкий язык. Встретила достойного мужчину. Полюбила. Когда предложил выйти замуж – согласилась. Через год у нас родилась Дашенька.

В ночь родов врач-акушер (это я узнала потом) выпил на дне рождения медсестры и уснул в ординаторской. У меня отошли воды, а добудиться пьяного эскулапа не могут. Пришлось медсестре-акушерке принимать роды самостоятельно. Что она сделала неправильно, я уже никогда не узнаю.

Когда Дашеньку принесли на первое кормление, сразу обратила внимание – ножка у малышки выгнута как-то не так. К тому дню, когда муж, с коробкой конфет и букетом роз, встречал нас возле роддома, стал известен жестокий диагноз – детский церебральный паралич.

Даша была почти нормальным ребёнком – живым, подвижным, улыбчивым и смышлёным, но только «почти»… ВТЭК определила: «родовая травма вследствие асфиксии». За те несколько секунд, пока неопытная медсестра, не зная, что делать: будить врача или пытаться справиться самой, металась по родзалу, какой-то маленький участок в мозгу моей девочки просто отмер.

Жизнь Дашеньки акушерка спасла. За это я ей благодарна. Но изогнутая ручка и волочащаяся ножка сделали Дашу не такой, как все.