– Не вспоминается? – подсказал старик. – Как отрезало?
Я кивнул.
– А в протоколе? – полюбопытствовал он. – Там записано?
– Нет, – покачал головой детектив. – Не было протокола.
Златкин отпустил парня, и тот, с трудом поднявшись, поплелся по улице, время от времени оглядываясь. Патрульным детектив сказал, что они могут ехать, он все сам сделает, это его работа, свою они закончили.
– Рассказывать дальше?
Старик пожал плечами.
– Если хотите.
– Вам не интересно?
Старик зевнул.
– Вы пришли ко мне, а не я к вам, – буркнул он. – Значит, вам есть что сказать.
– Все относительно, – усмехнулся Златкин. – В какой-то системе координат ко мне пришли вы. Главное в том, что расстояние между нами – в любом смысле – приняло определенное, достаточно малое значение.
Старик кивнул.
– С этой точки зрения, – проговорил он, внимательно следя за реакцией гостя, – все равно, кто будет рассказывать. Вы – мне или я – вам. Все, как вы верно заметили, относительно.
– Хотите сказать, вам известно все, что я рассказываю?
– Как и вы полагаете, что знаете все, что могу рассказать я, и полагаете, – он подчеркнул это слово, – что наши рассказы совпадут, поскольку это – по вашему мнению – один и тот же рассказ, только с разных точек зрения.
– Иными словами, вы полагаете, – Златкин тоже подчеркнул это слово, – что я ошибаюсь?
Старик пожал плечами.
– Понятия не имею.
– Но подробности захотели услышать вы, – подловил детектив старика на логическом противоречии.
– Да, – согласился тот. – И как это противоречит моим словам, что я понятия не имею, ошибаетесь вы или точно воспроизводите факты?
Старик закинул руки за голову и стал смотреть в небо – там единственная на весь небесный простор птица выделывала пируэты, то ли гоняясь за мошками, то ли радуясь возможности свободного полета.
– Вы правы, – согласился Златкин, хотя своей точки зрения старик не высказал никак. – Продолжу, ведь самое интересное – впереди.
Он посмотрел на часы. Сколько осталось времени точить со стариком лясы, вызывая на признание? Час? Два?
А может – несколько минут…
Я вернулся в участок и присоединился к Джону. Он заполнял документы на задержании Санчеса – фамилия осталась в памяти, остальное смыло время. Но состояние свое помню отлично. Очень неприятное состояние, когда знаешь, что упустил нечто важное, не представляешь – что именно, и надеешься, что интуиция на этот раз обманывает, и на самом деле ничего важного не произошло.
Занимаясь привычными делами (допросы задержанных за хулиганство, незаконное ношение оружия, наркомания, домашнее насилие… рутина, которой заполнен каждый день полицейского детектива), я чувствовал, как говорят умные люди (читал в какой-то книге и запомнил слово) некую остраненность. Не отстраненность, если вы решили, что я писал рапорты, а думал о другом, а именно остраненность, ощущение странного в обычном, хотя среди произошедших тогда событий странным и необъяснимым (точнее – пока необъясненным, ведь все объяснимо в этом мире, если хорошо подумать и использовать необходимую технику расследований) был только полуторачасовой баг – звонок покойника.
К девяти вечера мы с Джоном отправили в камеру последнего в тот день задержанного, и я поехал домой, предвкушая, наконец, ужин в блаженном одиночестве и сон без сновидений.
Предвкушения оправдались, что случается не часто, но утром меня выволок из душа звонок служебного мобильника.
– Привет, Николас! – Это был голос Хуанга, руководившего отделом компьютерных преступлений. Голос я узнал сразу, но почувствовал даже в еще не сказанных словах, в самом тоне приветствия нечто странно-возбуждающее, будто в еще не сказанном была недоговоренность, тайна, секрет – вряд ли я смогу адекватно описать ощущение, я и сейчас не могу подобрать правильные слова, возможно, их нет в английском. Недосказанность существовала изначально, я ее почувствовал и, должно быть, сосредоточившись на себе, пропустил несколько слов.