И все. Я положил телефон и продолжил заниматься делом, размышляя, что имел в виду брат, когда говорил о романе. А минут через десять позвонил Берски, баритон, они с Францем обычно пели в одних спектаклях, и печальным голосом сообщил, что Франц… к сожалению… и все такое… «Как? – поразился я. Подумал сначала, что это дурацкая шутка, а что бы вы подумали на моем месте? – Когда?» Помню, что не он первым назвал время, а я спросил «когда?», не очень понимая смысл того, о чем спрашивал. «Два часа назад», – сказал Берски, и я решил, что это точно дурацкая шутка. И десяти минут не прошло, как звонил брат. Я так и сказал: «Что за дурацкая шутка? Постыдились бы» – и закрыл связь. Вскоре – через полчаса примерно – Берски явился сам, и с ним полицейский офицер. Тогда… В общем, такая история. Пришлось ехать на опознание. Пока я брата не увидел, не поверил. А про телефонный звонок не поверил офицер. Наверно, нигде у себя и не отметил даже. Мало ли что, мало ли кто скажет в таком состоянии…

– Отметил, – сказал я. – Собственно, потому я к вам и пришел.

Эндрю долго смотрел на меня, думал, потом сказал:

– Не могу понять, что это было. Но было же. И время разговора в телефоне, конечно, отмечено. Сорок три секунды. В пятнадцать тридцать две. Франц умер примерно в час.

– Жаль, – сказал я, – что разговор не записали.

– Мне и в голову не пришло…

И вдруг он спросил:

– Вы верите?

– В то, что вы говорите правду? – ответил я вопросом на вопрос.

Он поморщился.

– Естественно, я говорю правду. Я спрашиваю: верите ли вы в загробный мир и звонки с того света?

– Нет, – сказал я. – Но мало ли во что я не верю…

– Тогда что же это было? – сказал он с тоской.

Ответить мне было нечего, и я попрощался. По-моему, он хотел сказать: «Сообщите, если что-нибудь узнаете», но не сказал. Я на его месте сказал бы.

И я ушел. Поехал по второму адресу. Выруливал со стоянки, когда позвонила Мери.

– Я всю ночь думала об этой мистике, – сказала она. Я представил, как она только что проснулась, хотя было уже близко к полудню, спала, может быть, действительно плохо, стоит сейчас растрепанная и не накрашенная перед зеркалом в ванной, смотрит на себя и видит… Я почему-то представил Мери в зеркале, зеркало в узкой металлической раме на стене, на уровне глаз, моих глаз, и я должен был видеть себя, а вижу ее, и это тоже мистика, мистика воображаемого, как и разговоры с покойниками. Конечно, это из области все той же неврастенической фантазии. Наверняка свидетели «вспомнили» звонки уже потом, зная, что близкого человека нет в живых. Это своеобразная защитная реакция сознания или подсознания, только доказать невозможно. Сколько человек «вспоминает» такие звонки или даже появления «живых» мертвых и разговоры с ними?

– Алло! – сказала Мери. – Вы меня слышите?

– Да, конечно.

Я не слышал, что она сказала. Неожиданные и нелепые мысли отвлекли, но признаваться в этом я не хотел и попытался восстановить сказанное по продолжению.

– Иначе не объяснить, – сказала она.

Не объяснить без мистики? В общем-то, и я пришел к такому выводу. Так, наверно, люди и приходят к вере в высшие силы, Бога, инопланетян, посмертное существование души. Разум, естественно, сопротивлялся. Придуманные разговоры, надо же…

– Вы меня слушаете?

Опять я что-то прослушал.

– Извините, – сказал я, выведя, наконец, машину в правый ряд и остановившись перед светофором. – В мистику я поверить не готов, хотя, согласен, иного объяснения тоже не вижу.

Помолчав (я увидел в зеркале, как Мери красит губы, даже ощутил движения ее пальцев, сжимающих тюбик помады), она сказала: