Помолчали.

– Вы хотели рассказать о тетушке Мелиссе, – напомнил я.

– Не совсем… Или совсем не… Зависит от того, как посмотреть. Просто… Мне показалось, вас это заинтересует. Видела вас на похоронах и подумала…

Ее рассказ о тетушке мне был не интересен. Пусть говорит о чем хочет. Возможно, я узнаю из ее рассказа что-то полезное, возможно – нет. Это не имело значения.

Я молчал и пил кофе, не дотронувшись до круассана, хотя у меня несколько часов во рту не было макового зернышка. Невозможно было пить такой кофе, чем-то заедая и уничтожая вкус напитка.

– Когда вокруг вас происходят странные события, – сказала она, – то не знаешь, с чего начать.

– Начните с начала, – произнес я самую банальную фразу, какая существует на свете. Я говорил это сотни раз на любом допросе, и то, что произнес ее сейчас, сразу лишило разговор таинственности. Я услышу рассказ о тяжелом детстве – все с этого начинают, хотя начало, которое обычно меня интересовало, к детству не имело никакого отношения, штучки старика Фрейда ни к чему в полицейской работе.

– Вы когда-нибудь разговаривали с покойниками?

Она хотела меня озадачить? У нее это получилось.

– Нет, – ответил я, ожидая продолжения. Неужели она скажет, что тетушка явилась ей после смерти во плоти и дала ценный жизненный совет?

Она поставила на стол чашку, в которой кофе осталось на самом донышке, покачала, как делают гадальщицы на кофейной гуще, что-то, возможно, разглядела, а может, просто полюбовалась на кофейную кляксу Роршаха.

– У меня была подруга, – сказала Мери, разглядывая кляксу. – Мы дружили в школе. Потом наши пути разошлись, но мы продолжали встречаться, делились секретами, она знала все… почти все… обо мне, а я… надеюсь… о ней. Она вышла замуж за Генриха Шлюснуса, архитектора, замечательный был человек, умный, светлая голова, и Терезу любил безумно, это все видели. Жили мы неподалеку друг от друга, они на Штраус, а я на соседней Вольф-авеню. Как-то, это было два года назад, Тереза пожаловалась, что Генрих слишком много работает, устает, с каждым днем отдаляется от нее.

Неужели она скажет, что у мужа подруги появилась любовница?

– Работал он обычно дома, сейчас ведь все, что возможно, делается в режиме он-лайн. Генрих раньше занимался спортом, бодибилдингом, но работа так его увлекла, что он все забросил и сутками не отходил от компьютера. Обсуждения с сотрудниками по зуму. С Терезой почти перестал общаться, и она ничего не могла с этим поделать – муж смотрел на нее отсутствующим взглядом и продолжал в уме что-то рассчитывать. За год постарел лет на десять, и я сама была тому свидетельницей – иногда мы встречались с Терезой у них дома, хотя чаще предпочитали кафе, чтобы не мешать Генриху. И я видела, как с каждым месяцем он становился… не знаю, как сказать… роботом? Нет, он не стал бесчувственным, он просто… Работа отнимала у него все силы. Я как-то сказала ему: «Генрих, всех денег не заработаешь, ты загоняешь себя!» Он только плечами пожал. Мог ведь рассердиться и раньше непременно рассердился бы – не любил, когда ему делал замечание кто-то, кроме его любимой жены.

Однажды Тереза позвонила среди ночи, что-то кричала, повторяла «Генрих, Генрих», я ничего не поняла и пошла к ним – идти было минут пять, а я еще и бежала. Около дома стояла машина амбуланса, в квартире были люди, Генрих лежал на диване в гостиной, я подумала, что он спит, но… Он умер. По словам Терезы, он, как обычно, сидел за компьютером до позднего вечера и вдруг захрипел… Когда Тереза к нему подошла, Генрих был уже мертвый. Вот так. Как любят писать плохие журналисты: сгорел на работе. Врачи – потом уже, когда… ну, вы понимаете… – сказали, что не выдержало сердце. Просто остановилось. Похоронили. Я все время была с Терезой, она… не хочу вспоминать, да это и неважно… После похорон я, конечно, поехала к ней домой, она никого не хотела видеть, родственников – особенно, не очень-то они ей помогали при жизни Генриха, мы сидели на кухне, Тереза не плакала… Потом сказала: «Он звонил мне после смерти». «Кто?» – не поняла я. «Генрих, конечно». Я подумала, что муж ей приснился – так часто бывает, когда умирает близкий человек. «Он позвонил, когда все разошлись, а его… увезли…» «Он обычно звонил, когда задерживался на работе или на объекте»… Это я пересказываю Терезу, слово в слово, я запомнила… «Я была в таком состоянии, что даже не удивилась. Ответила на звонок. Генрих сказал, что вернется через час, только подпишет бумаги по проекту, и чтобы она подождала час-полтора, они вместе поужинают… Тереза не могла выдавить ни слова. А кто бы мог? Генриха час как увезли, умер он три часа назад. «Подожди меня» – сказал он. «Конечно!» – ответила Тереза, будто он был живой. «Целую тебя», – сказал он и отключился. А она упала в обморок. То есть ей так показалось. Когда пришла в себя, то стала… она была не в себе, понимаете… стала звонить Генриху, телефон, естественно, не отвечал. Очень ее огорчало, что она не поставила в телефоне программу автоматической записи звонков. Но след свой разговор оставил – отмечен звонок с неопределяемого номера именно в то время, когда… И время разговора – одна минута тридцать четыре секунды. «Может, кто-то…» – начала я, но Тереза посмотрела на меня, как на сумасшедшую, хотя сама выглядела не лучше. «Проверь по его телефону, – предложила я. – Если с него…» «Проверила, конечно, – перебила она, – тут же и проверила, телефон Генриха остался лежать около компьютера. Ничего». В сверхъестественное никогда не верила, и тогда не поверила тоже. Чего только мы не напридумывали в тот вечер, чтобы объяснить.