Солнце припекало, старалось изо всех сил, но ступени старой лестницы все равно были холодными и сырыми. Я присел на край бордюрного камня, из которого торчали перила, посмотрел на свои черные от мелка пальцы. Блокнот не захватил зря. Сейчас в него бесцеремонно лезет Марго, брезгливо переворачивая страницы кончиком карандаша. На ее лице заранее застыло отвращение к каждому рисунку и снисходительная, но немного польщенная улыбка, когда дойдет до схематичного, но вполне узнаваемого эскиза своего лица. Пусть смотрит, главное, чтобы ничего не дописала под рисунком. Хотя от этого ей удержаться сложно. Потом будет долго смотреть на профиль Саши Калугиной с обычным вопросом в глазах – что в нем такого, чего нет во мне? Дернется, когда ее окликнет учитель и захлопнет блокнот. Рисунки Пустого города ее никак не заинтересуют. Она их просто пролистнет как не заслуживающие и капли ее внимания.

Я поежился. Солнце грело только одно мое плечо, а второе гладил прохладный ветер, пробираясь под толстую, но искусственную ткань. Под лестницей лежал цветастый портфель, прямо в куче собранных, но еще не вывезенных листьев. Девочка-первоклассница что-то шепча себе под нос, возилась в углу под перилами, собирала крупные кленовые листья и показывала их солнцу, словно сравнивая яркую желтизну. Она заметила меня, стала петь потише и воровато вытащила застрявший между прутьями перил огромный лист. Я помахал ей кончиками перепачканных пальцев. Наверное испугал. Девочка исчезла за лестницей, но скоро появилась снова с желтым кленовым букетом в руках. Она отряхивала выглядывающий из-под курточки подол сарафана и смотрела на меня огромными любопытными глазами.

– Привет, – сказал я.

– Вы тут курить будете? – картаво спросила она с явным осуждением в голосе.

– Не буду, – серьезно заверил я и в доказательство показал пустые ладони. – А ты чего не в классе?

Она пожала плечами и хлопнула себя по карманам, из которых торчали цветные перчатки.

– Нас отпустили.

– Тогда домой иди.

Та же мысль посетила и меня. Еще два урока, но за крышами ржавых гаражей за школьным стадионом колышутся ветви старых дубов. Между ними тропинка вниз к реке. Там в темной прозрачной воде неспешно дрейфуют унылые утки, уставшие от летней жары. Низко склонившиеся голые ветви почти касаются медлительной воды.

– Не пойду, – заявила девочка и показала букет.

– Нет иди. Дома ждут.

Она шагнула было к углу школьного крыла, за которым скрывалась дорожка к центральным воротам, но потом торопливо вернулась обратно.

– Там мальчишки. Они дерутся и обижают.

Я невесело усмехнулся. Пожалуй, есть из-за чего волноваться. Горстка не слишком умных шалопаев была для девочки бедой номер один и темным клубящимся пятном на фоне безмятежного желтого дня. Да и я, пожалуй, казался ей глубоко взрослым и потому беспечным дядей. Писклявые голоса мальчишек и правда доносились из-за угла. Похожи на самоуверенный лай щенков, еще неуверенно стоящих на ногах, но пытающихся одолеть ненавистный растрепанный веник.

Потянувшись, я приоткрыл дверь.

– Беги по коридору до конца и налево. Там запасной выход. Где лево знаешь?

Она уверенно кивнула.

– Молодец! Стой, портфель забыла.

Мелкие звонкие шаги затихли за дверью, а затем из сменил пронзительный звонок. Я сидел, жмурился от солнца, наблюдал как наполняется школьный двор. На меня не обращали никакого внимания, словно я был частью побитой непогодой и временем лестницы. Даже девятиклассники, бодро щелкающие зажигалками, пролетели мимо меня и скрылись по ту сторону перил. С параллельного класса натекла небольшая толпа. Они стояли у клумбы, негромко смеялись. Девушка в красном жакете пристально смотрела на меня, изредка отвечая усталой улыбкой на шутки одноклассников. Я, не отрываясь, смотрел на нее и мимо нее на желтые кроны дубов. Еще минута, другая и она торопливым шагом направится ко мне, на ходу сердито поправляя жакет. Ее стянутые в хвост светлые волосы будут хлестать ее по плечам и лопаткам.