Загривок уже поджидал меня в кафе. Я предполагал самое ужасное, но меня встретили громом аплодисментов. Оказывается, рыгающий громила изрядно всем надоел, а потому его уход (он никогда более не появлялся в кафе) не стал великой утратой. Я же в одночасье заработал дурную славу исключительного забияки, который даже без особого повода был готов пустить в ход кулаки. Именно в те дни и родилась альтернативная история относительно природы моего прозвища. Опять же надо отдать должное Загривку – он не стал рассказывать местной публике обо всех значениях слова «забой», равно как и раскрывать то, почему оно приклеилось ко мне. С тех пор я знал всех забулдыг и проходимцев, что паслись в наших краях. Однако стоявшего передо мной человека я видел точно впервые.

– У вас свободно? – визитер повторил свой вопрос. Размашистым жестом я указал куда-то в сторону соседствующих с моим креслом стульев, что можно было трактовать, как разрешение присесть за столик. Незнакомец медленно опустился. Я, прикидываясь не отошедшим от эрзац-выпивки, попытался осторожно оглядеть его. Человек был совершенно невнятной внешности: среднего роста, гладко выбритый, гладко причесанный, в потрепанном костюме-четвёрке грифельного цвета, что были популярны лет двадцать назад. Из-под второго жилета выглядывала дешевая цепочка, на которой наверняка висел такой же ничем непримечательный информофон. Весь его облик вольно или невольно являлся наглядным выражением слова «никто». Но вот взгляд… Взгляд пугал.

Нет, он не пугал в привычном значении этого слова. Я видел сотни разных взоров и различных выражений глаз, от полных лютой ненависти, до сочащихся отталкивающей похотью. Глядя же на незнакомца, казалось, что тень мира глазеет на тебя как на такую же тень. Приходилось мне видеть людей, что высокомерно взирали на меня как на пустое место. Им мнилось, что я – таракан, который только мешается у них под ногами. Обычно для этих персонажей всё заканчивалось не очень хорошо. В каких-то случаях урок им преподносила жизнь. В каких-то – я сам, видимо, утомившись ожидать, когда же всё-таки векодни воздадут по заслугам этим гордецам. Тут была абсолютно иная, а потому совершенно уникальная ситуация. Мне представилось, как равнодушная Вселенная оценивала меня будто частицу самой себя, лениво раздумывая, оставить меня влачить моё бренное существование или же направить в темное небытие. И меня это до жути пугало. Меня так не ужасал даже некогда выявленный «овечий живорез».

Это была давняя история, о которой в «Звёздной гавани» все постарались забыть, как можно быстрее. Нашу космическую мегалоханку, на которой постоянно проживала пара миллионов человек, а ещё столько же за год бывало в качестве торговых и деловых гостей, едва ли можно было удивить жестокостью нравов или преступлениями. Портовый город, даже если он находился в космосе, всё равно оставался портовым городом. Постоянно силы правопорядка находили трупы незадачливых дельцов или же торговцев, что без сопровождения решили окунуться в местную суету. Каждый день кого-то калечили в драках. Всякий час в «Звёздной гавани» происходило что-то непотребное. Но обычно это касалось окраинных секторов, там, где находились самые убогие шлюзы, где велась торговля самыми недорогими продуктами и ресурсами, которые никогда не планировалось направлять на Священную Землю.

Шикарные рестораны, дорогие отели, широкие проспекты и яркие фонари, стоявшие столь часто, что ты даже не отбрасывал тень на вылизанный до блеска пластиковый тротуар – всё это находилось в первом, центральном секторе. Мы подшучивали, что тамошние урядники играли роль швейцаров, в основном придерживая двери перед земными звёздами и высокими чинами, кои с известной регулярностью посещали «Звёздную гавань». А как не посещать, если наш галактический город считался вратами во внешний обитаемый свет? Первый сектор считался символом благополучия и благоденствия, космическим отражением Священной Земли. Но однажды и в эти «райские пущи» пришло горе.