Лёша ухитрился сесть за стол рядом с ней и весь вечер изображал галантного кавалера – верх деликатности, ухаживая и обольщая девушку своими речами. Тому, что неприступная ни для кого ранее Софи оказалась в этот вечер с ним в постели, он и сам удивился. Может, всё же сыграл свою роль его большой опыт в деле обольщения слабого пола, но факт остаётся фактом. Закрывшись в спальне Софи поздно вечером, незадолго до ухода всех гостей, они вышли оттуда только поздно вечером следующего дня, на удивление всем домочадцам. Да и вышли только потому, что сильно захотели есть. Пить они не хотели, потому что в спальне было вино, которое успел с собой прихватить Лёша. То, что они вытворяли в спальне целые сутки, трудно описать, но оба оказались совершенно без комплексов и окунулись в любовь с головой.

Да-да! Это оказалась настоящая любовь, и любовь с первого взгляда. Все Лёшины принципы рухнули, как карточный домик, он влюбился по-настоящему, по самые уши и, самое главное – он был бесконечно счастлив. Они встречались каждый вечер. Время на службе замирало, и он смотрел на часы, считая минуты до вечернего отбоя. Потом летел к ней, как ракета, как метеорит. Они сливались в горячем поцелуе при всех, где бы ни оказались вместе. Все ночи стали их ночами. И он понял, что не может без неё жить.

Всё своё жалование, а оно было немаленьким, он тратил на подарки и цветы. Как-то раз, гуляя по городу, они зашли в ювелирную мастерскую. Софи понравилась пара золотых кулонов в форме сердец, и они попросили мастера выгравировать на одном её имя, а на другом – его. Кулон с именем Sophie Duval она подарила ему, а кулон с именем Alexis Arnett он подарил ей. Поползли слухи, местный бомонд пришёл в неимоверное возбуждение.

Ничего не замечал только отец Софи полковник Дюваль, как будто бы ослеп и оглох. Он делал вид, что ничего не происходит, и не реагировал на то, что Лёша на службе спит с открытыми глазами, что дисциплина в его роте упала ниже плинтуса, что он регулярно опаздывает на утреннее построение, что он не стал разбираться в деле о самоуправстве сержанта Лефевра и всё спустил на тормозах, хотя тому светил трибунал. Военная жандармерия написала на полковника два представления.

Лёше всё сходило с рук, все его служебные ляпы замалчивались. Мало того, Лёша переехал из офицерской казармы в дом к полковнику. Точнее, официально оформил переезд, так как фактически жил не в казарме с самого дня рождения полковника Дюваля, а обитал в спальне его дочери. Это возымело положительный эффект. Теперь он утром завтракал со всей семьёй полковника и приезжал с месье Дювалем в расположение полка на его машине, не опаздывая на построение. Это скверно обернулось для домашних полковника, в особенности для его жены и домработниц. Лёша обнаглел и мог запросто пройти в туалет или в ванную комнату совершенно голым, никого не стесняясь. Редкие встречи с дамами в таком виде вызывали на их лицах явное смущение, но, как заметил про себя Лёша, частота встреч стала увеличиваться.

Софи стала для него всем. Больше ему никто не был нужен и ничего его не интересовало. Но внезапно идиллия была нарушена – пришёл приказ о проведении учений. Лёша очень опечалился. Во-первых, целую неделю он не увидит Софи, и это казалось невыносимым. Во-вторых, предстояло прыгать с парашютом, а это Лёше очень не нравилось, несмотря на то что три прыжка во время обучения в академии у него было. Однако того возбуждающего эффекта от адреналина, про который говорят все парашютисты, он не испытал. А испытывал каждый раз обычный человеческий страх высоты, и поэтому, когда прыгал, старался не смотреть вниз и собирал всю силу воли, чтобы никто его страха не заметил.