Я скрипнула зубами от злости, но промолчала.

– Пойми, Лида, я – мужчина. Я – человек. И ничто человеческое мне не чуждо, – продолжал Будяк, а меня аж затрясло от злости, так, что я уже мало что соображала.

И в этот моментна освещённой от фонаря дорожке показался какой-то мужик. Он целенаправленно шел к нам в подъезд. Увидев нас с Будяком, он остановился и начал подслеповато присматриваться.

На меня падал свет из кухонного окна соседки Натальи. Будяк же оставался в тени.

– Горшкова? – вдруг спросил мужик, голос его был напряженным.

– Да, – ответила я удивлённо. – А вы кто?

– Ты что там моей жене наговорила на меня, дрянь такая? – вместо ответа зло рявкнул мужик, – теперь она со мной разводиться хочет!

– Слышь, мурло, я тебе сейчас чайник разобью, если ты в таком тоне ещё хоть слово вякнешь! – рыкнул Будяк и злой мужик моментально сдулся и перестал казаться злым. Скорее донельзя расстроенным и слегка потерянным.

– Да я что, я же ничего… – заблеял он, голос был какой-то дребезжащий, и мне стало противно.

– Что случилось? – спросила я, – какой жене и что я рассказала? Вы вообще кто?

– Смирнов, – глухо ответил мужик и закрыл лицо руками, – Гена Смирнов я. Зойка – это жена моя. Укатила на курорты, нашла себе хахаля и возвращаться не хочет…

– Как же это… – только и смогла выдавить я.

– Позвонила она мне сегодня, – издал мужик то ли всхлип, то ли вздох, и подтянул линялые, вздутые на коленках, треники повыше, – сказала, что разводиться со мной будет. А у нас трое детей, между прочим, и старик-отец лежачий… а она там с хахалем на курортах… Посиротила детей, сучка!

Мужик опять начал заводиться.

Я стояла в шоковом состоянии. И хотя после приключений в психоневралогическом диспансере меня уже ничего не должно было выбить из колеи, но тем не менее этот разговор морально доконал.

– Эй! Как там тебя? Генка? – обозвался Будяк, скривившись. – Ану-ка дыхни!

– Да что… – набычился сразу тот.

– Сюда дыхни, я сказал! – гаркнул Будяк таким командирским тоном, что мужик съежился и подчинился моментально.

– Всё ясно! – поморщившись от выдоха Генки, насмешливо пояснил мне Будяк, – товарищ с утра принял на грудь и додумался позвонить благоверной. А уж она женским чутьём определила степень поддатости супруга и вполне логично предъявила претензию. Было такое?

– Ну я… – замялся Генка и от расстройства чувств, одёрнул мятую клетчатую рубаху, отчего она ещё больше скособочилась.

– Было, – удовлетворённо произнёс Будяк и добавил, – так, Геннадий, сейчас дуй-ка ты домой и хорошенько проспись. И если я тебя возле Лидии Степановны увижу в километровом радиусе – я тебе ноги из жопы повыдираю. Ты меня понял?

– Понял, – угрюмо пробормотал Смирнов.

– А раз понял, то топай домой. И аккуратно давай топай, чтоб в вытрезвитель не замели.

Геннадий ещё что-то порывался доказать, но Будяк его не слушал:

– Бегом, я сказал!

И нерадивого Зоиного мужа сдуло. А мы остались во дворе одни. Тишину летней ночи царапало лишь стрекотание кузнечиков да лёгкий ветерок еле слышно шуршал травой.

– Спасибо, – пробормотала я. – Пойду. Поздно уже.

– Лидия… – хрипло сказал Будяк, при этом больше не делая попыток схватить меня за руки, – Лида…

– Спокойной ночи, Пётр Иванович.

Будяк что-то ещё говорил мне вслед, но тяжелая дверь подъезда захлопнулась и дальше я уже не слышала.

Я поднималась по ступеням, в душе опасаясь, что он сейчас догонит и придётся выдумывать, как от него отвязаться. Медленно-медленно я дошла до своей двери и вставила ключ в замок. Будяк догонять не стал.

С лёгким щелчком дверь открылась.

– Лида! – прозвучало сзади, и я аж подпрыгнула.