– А что это за женщина такая среди пациентов? – спросила я.

– Какая женщина? Здесь их много, женщин.

– Очень толстая, больше центнера, наверное, – начала объяснять я, – С таким обрюзгшим лицом. Я, как её увидела – даже испугалась.

– Так это же Борейкина, из пятой палаты, – Тамара Васильевна раскрыла пачку вафель «Артек» и положила на блюдечко. – Да, точно. Вера Борейкина. Угощайтесь, это свежие вафли.

– А что с ней? – я взяла одну вафлю, из вежливости.

– Вялотекущая шизофрения с элементами маниакально-депрессивного психоза в стадии ремиссии, – вздохнула дежурная медсестра, – она уже тут года два у нас обитает, если не ошибаюсь. Постоянный пациент. Вы с ней поосторожнее при встречах. Старайтесь не контактировать по возможности.

– Бедняга, – вздохнула я, размышляя, что делать дальше.

– Да уж, – покачала головой Тамара Васильевна. – Она, когда сюда попала, сначала вполне вменяемая была, мы даже думали, что симулирует.

– Как это?

– Ой. Да здесь многие симулируют, – грустно усмехнулась дежурная, – кто-то, чтобы не посадили, кто-то, чтобы алименты не платить. Тунеядцы, чтобы на работу не ходить. Причины разные у всех. И наша задача выявлять этих симулянтов.

Я потрясённо уставилась на медсестру. Не знала таких вот нюансов.

– Поэтому, когда она сюда только попала, мы сначала на неё тоже подумали, – насыпала сахар в чай Тамара Васильевна и, помешивая ложечкой в стакане, пододвинула сахарницу ко мне. – Берите сахар, Лидия Степановна.

– Нет, спасибо, я не люблю сладкое, – рассеянно поблагодарила я и задала главный вопрос, – а давно у неё ухудшение случилось?

Но ответить на вопрос не дали – вернулся доктор и меня позвали на ЭКГ. Пришлось идти. Но ничего, контакты с медсестрой налажены, я таки рано или поздно узнаю всё.

После процедуры, я вернулась в палату и, дождавшись, когда пациенты уйдут смотреть диафильмы, тихонечко проскользнула обратно на веранду.

Там меня уже нетерпеливо ждала Вера Борейкина. Точнее Лида Горшкова в теле Веры Борейкиной.

– Ты пришла, – тихо выдохнула она с такой непосредственной радостью, что у меня аж защемило сердце.

– Ну я же обещала, – ответила я.

Мы разговорились.

– А почему ты здесь так долго? – спросила я. – ты же вроде вполне нормальная.

– Да я больше симулирую, – вздохнула она, – понимаешь, мне же возвращаться некуда. И я не знаю, кем была эта женщина. Какая она. Какие у неё родители. Может, дети, муж есть. И вот что я в её жизни делать буду? Я не актриса. Понимаешь, мне страшно же! – всхлипнула она, вытирая рукавом замызганного халата слёзы.

Я понимала её прекрасно. Мне тоже было ужасно страшно, когда я попала сюда, в её тело.

– Но я больше не могу так жить, – слёзы опять потекли по её толстым щекам, – они держат меня на уколах и таблетках. Ты посмотри на эту тушу. Меня от них разносит. Я постоянно хочу есть. И мышцы всё время спазмами скрючивает. Больно так, что орать охота.

Я вздохнула. Ну что тут скажешь. Вот уж не повезло – так не повезло.

– Ты же домой сейчас ночевать пойдешь? – вдруг встрепенулась она.

Я кивнула.

– А ты можешь принести мне ирисок? Хоть пару штучек, – она с каким-то по-детски сконфуженным видом просительно улыбнулась, – я страсть как ириски люблю. Особенно «Тузик». Батончики тоже люблю, но они дорогие. Уже тыщу лет не ела. Скоро вкус забуду.

Я пообещала принести ирисок и батончиков, сдерживаясь, чтобы не расплакаться тоже.

Вот же как не повезло ей.

Домой вернулась почти затемно. Всю дорогу размышляла о той несчастной женщине, которая была Лидочкой. Да так заразмышлялась, что чуть остановку свою не пропустила. Пришлось автобус чуть ли не на ходу останавливать.