Стюард подал еду и после обеда я задремал.

Проснувшись, прильнул к окну.

После индустриального пейзажа пригородов мегаполиса пошли бескрайние луга. Мы ехали по провинции Пампа, славившейся своим скотоводством. До самого горизонта по обеим сторонам шоссе пасся крупный рогатый скот. Между черными быками важно расхаживали страусы нанду. Иногда мимо попадались загоны для животных. Владельцы этих гигантских пастбищ в десятки тысяч гектаров и неведомого количества голов скота жили в изредка встречавшихся на пути асиендах-усадьбах под раскидистыми рощами, от которых шла дорога к шоссе. Эти семейные кланы скотоводов причисляются к элите Аргентины, экспорт говядины которой является важнейшей статьей дохода этого латиноамериканского государства.

Уже под вечер проезжали провинцию Неукен, за окном стеной стояли виноградники и сады.

Автобус делал редкие короткие остановки. Входили и выходили люди, и мы ехали далее в наступившую темноту.

Сам не заметил, как уснул и довольно хорошо выспался.

Утром картина за окном стала другой. Мы въехали в провинцию Рио-Негро.

Вокруг была степь с бурой, пожухлой растительностью – пампасы. Постоянно дул ветер, гоняя облака пыли, которая лежала на всем, включая проносившиеся навстречу тяжелогруженые грузовики.

Встречались небольшие постройки скотоводов с обязательной ветряной мачтой с пропеллером наверху для подъема из скважины драгоценной тут воды.

– Здесь тоже раньше была трава по пояс, – сказал, кивая на пейзаж за окном, мой сосед – старый немец, едущий в Барилоче.

Мы разговорились с ним от нечего делать.

– Овцы съели всю растительность. Как в Австралии, – продолжил дед. – У одного семейства Бенеттонов больше миллиона голов скота.

Я помнил такую торговую марку, выпускающую неплохие шерстяные свитера.

– Кстати, в этих краях есть один старинный закон, – разговорился немец. – Если мимо стада идет голодный человек и у него нет денег, чтобы купить барана на еду, то он может съесть его бесплатно, убив и зажарив на костре. Главное – повесить снятую шкуру с животного на плетень. Иначе посчитают за воровство.

Местность вокруг стала гористой, местами с выходом на поверхность скальных пород. Автобус замедлил скорость, двигаясь по серпантину шоссе, которое пролегало между уже кряжами и небольшими озерами с чистой изумрудной водой, соединенными рекой.

– На здешних реках есть три каскада гидроэлектростанций, в строительстве принимали участие твои земляки еще во времена Советского Союза, – пояснил сосед.

Я заметил на этих озерах и озерцах плотики и буйки, около которых что-то клали в ящики люди на лодках.

– Что они делают? – спросил я у немца.

– Это инкубаторы мальков форели и лососевых. Вода с гор очень чистая и идеально подходит для разведения ценных пород рыбы, – сказал дед.

Мне вспомнился Шварцвальд и запруды с рыбой на его горных ручьях.

Мы уже вовсю поднимались в горы, с одной стороны была отвесная скала, с другой, как водится – пропасть. Пройдя перевал, открылась долина с видневшимся невдалеке городом, лежащим на берегу большого озера. Через полчаса я простился с моим соседом на автовокзале Сан-Карлос-де-Барилоче и поехал далее.

Автобус все также петлял по серпантину, въезжая из долины в долину. Собственно, мы уже были в Патагонии, но мне надо было конкретно в городок Эль-Больсо́н, находящийся на границе провинций Рио-Негро и Чубут. Осталось проехать сто двадцать километров.

Свое название Патагония, как говорят местные, получила от испанского слова «ля па́та» – стопа, так как первые европейцы в этих краях, встретив местных аборигенов – индейцев, были поражены большим размером их стоп. Я же более склонялся к названию «Потогония» из-за неудержимого выделения пота на тяжких физических работах, которые мне еще предстояло тут совершить.