Чтобы не мешать им прощаться, я вышел на перрон и вошёл в вагон уже перед самым отъездом, опередив родителей такого же бывшего гимназиста, как и я, всего на пару минут. Они тепло попрощались с сыном и ушли, а мы остались смотреть друг на друга.

– Барон Пётр Христофорович фон Биттенбиндер, – протянул он мне свою узкую ладонь, – можно просто – Пётр Биттенбиндер.

Я окинул его взглядом. Парень оказался ростом примерно с меня или немного выше, имел тёмные, зачёсанные назад волосы и светло-голубые глаза той кристально прозрачности, от которой невольно становилось не по себе. Поэтому долго смотреть ему в глаза не получалось, возникало желание отвести взгляд. Правильные черты лица, волевой подбородок с небольшой ямочкой посередине дополняли общую картину, а благожелательная улыбка усиливала приятное впечатление.

– Фёдор Васильевич Дегтярёв, – представился в свою очередь я и пожал протянутую руку, а потом добавил, – сын почётного гражданина города Крестополь.

Тевтонец, а парень, безусловно, был им, хоть и склавинский, оказался одет в весьма приличный, хоть и достаточно скромный костюм, поэтому понять, кто он, мне оказалось довольно трудно. «Скорее всего, тоже гимназист», – решил я с самого начала и, как оказалось, не ошибся. Он мало чем отличался от меня, такой же худой и бледный, только чуть повыше и пошире в плечах, да разговаривал с едва уловимым характерным акцентом.

– Куда едешь? – продолжил разговор Пётр.

– До Павлограда.

– О, и я туда же!

– А ты зачем едешь? – полюбопытствовал уже я.

– Учиться, я гимназию окончил и поступил на высшее.

– Я тоже, – тут я сощурил глаза и стал более внимательно рассматривать собеседника, пытаясь понять, куда он поступил и на кого едет учиться. То же самое делал и он, пялясь на меня, как на какую-нибудь глупую девицу, что обтянула свой зад тонким платьем и нагнулась поправлять шнурки на своих ботиночках.

– А ты куда поступил? – не выдержал первым Пётр Христофорович.

– А ты? – вопросом на вопрос ответил я.

– Сначала ты скажи.

– А почему я первый? Ты, может, и не скажешь потом.

– Почему не скажу, скажу, – удивился Пётр.

– Да кто тебя знает, – не оставляла меня подозрительность, – ты, вон, сел на каком-то полустанке, а едешь в столицу, да ещё и говоришь, что поступил туда, а вдруг врёшь всё?!

Не знаю, какая меня муха укусила, но почему-то стало обидно за себя.

– Это я вру?! – тевтонец вскочил, сжав кулаки, с явным намерением дать мне в нос, но с соседних диванов на нас укоризненно посмотрели другие пассажиры, и даже с дальнего места обернулась одна дама. Этого оказалось более, чем достаточно, чтобы Пётр вновь опустился на свой диван и прошипел мне в ответ.

– Неприятно было с тобой познакомиться.

Я фыркнул и отвернулся, уставившись в окно, но уже давно наступил вечер, и за стеклом виднелась только непроглядная тьма. Не интересно смотреть. Я почувствовал, что проголодался, но в вагон-ресторан идти сегодня я не собирался, там всё дорого, а денег не много, чтобы ужинать в ресторанах каждый день, и я вновь уставился в окно.

Прошёлся кондуктор, зажигая на каждом столике между диванами ночник, а две большие керосиновые лампы, жёстко закреплённые на двух входах в вагон, уже давно горели ровным длинным пламенем. Я знал, что есть вагоны с электричеством, но нам попался один из старых, в котором его ещё нет, как нет и электрического освещения, но скоро будет, непременно, об этом я читал в газете «Изобретатель». Это моя самая любимая газета, жаль, что выходит она лишь раз в две недели и состоит из двух листков, но зато она не дорогая, всего два грошика.