Одетый в синий двубортный форменный сюртук, имея форменную фуражку на голове и длинный сапёрный тесак на поясе, он производил двойственное впечатление. Вроде и не военный, и не полицейский, а при форме и при оружии, в общем, служивый человек. В железнодорожное ведомство абы кого не брали, чтобы попасть работать на железную дорогу, необходимо иметь многочисленные рекомендации и вообще, быть очень грамотным человеком. Об этом рассказывали ещё в гимназии, отвечая на наши вопросы.

Пышные рыжеватые усы да внимательный взгляд светло-голубых глаз дополняли образ мелкого чиновника железной дороги. Перед ним образовалась небольшая очередь, и я, подойдя к вагону, встал в её конец. Через пару минут я смог протянуть свой билет.

– Так, молодой человек, едете в столицу без пересадок. Вагон будет перецепляться к другому паровозу в Воронеже, имейте это в виду, чтобы не отстать от поезда. Багаж есть? А, вижу. Можете взять его с собой, вагон перецепной, и те, кто едет в нём до конца, имеют право взять с собой багаж. Место под него я выделю. Проходите, господин гимназист, на своё место и размещайтесь. Следующий! – тут же зычно прокричал он, а я быстро поднялся по ступенькам и вошёл в вагон.

Мой диван, на котором я размещался один, по праву первого класса и долгого переезда, оказался весьма удобен, а стоящий прямо напротив него, точно такой же, пока пустовал. Соседние места частично уже обрели своих новых временных постояльцев, а в самом конце вагона два дивана заняла семейная чета с детьми. Я успел спокойно разместиться и даже помахать матушке рукой, когда поезд, наконец, тронулся.

Паровоз издал пронзительный гудок, заработали его колёса, и вагоны медленно, но неуклонно набирая ход, понеслись вслед за ним. Мимо окна начали проплывать хорошо знакомые пейзажи. Станционные постройки довольно скоро скрылись, уступив место небольшим аккуратным домикам, но и те недолго продержались и вскоре исчезли далеко позади.

Напротив меня место так и пустовало, видимо, купили билет не с Крестополя, а с другой станции. Я огляделся вокруг и, расстегнув ремень на гимназисткой форме, положил его рядом с собой. Пальто я уже давно снял и повесил на крючок над диваном. Форму я надел чисто из экономии: во-первых, жалко выкидывать старую форму, из которой я вот-вот вырасту, а во-вторых, мне в ней привычнее, да и в столице будет удобнее. Добротной одежды у меня немного, и она самая обычная, что для столицы может оказаться слишком позорно, а вот форма, она и в столице окажется к месту. Всё равно в академии выдадут другую, скорее всего, бесплатно.

Довольно скоро я задремал. Есть не хотелось, так как с утра плотно позавтракал, а вот дальше придётся питаться либо на полустанках, либо в вагоне-ресторане, предназначенном специально для этого. Ведь здесь не лавки третьего класса, и даже не простые диваны второго, где можно постелить на коленки газету или тряпку, и разместиться с едой. Я еду в первом классе, тут публика почтенная и не станет позориться и давиться варёным куриным яйцом или, пуще того, жареной курятиной с варёной картошкой и солёными огурцами.

День прошёл в одиночестве, перехватив у деда-лоточника на мелкой станции пирожков и запив их стаканом кваса с другого лотка, я заскочил обратно в вагон и в полудрёме и бесцельном рассматривании пейзажа за окном провёл время до самого вечера.

А вечером провидение послало мне попутчика, да какого! Им оказался парень моего возраста, который вошёл в вагон на какой-то небольшой станции, названия которой я не запомнил. Провожали его родители.

Мужчина внёс пару чемоданов, а женщина долго охала и ахала, говоря при этом по-немецки, наконец, расчувствовалась, обняла сына и ушла, сопровождаемая отцом, пожелав напоследок: «Gute fahrt, Peter».