Особо стоит сказать о санкциях за нарушение цензурного законодательства. В Уставе о цензуре 1828 г. преобладающей формой ответственности за нарушения в сфере печати являлись административные взыскания, но также были включены некоторые нарушения, при определенных условиях признававшиеся уголовно-наказуемыми, конкретная санкция за которые не устанавливалась. По Уставу, виновный «предавался суду по законам».

Более серьезная, уголовная ответственность устанавливалась Законами уголовными, вошедшими в 15 томах Свода законов Российской империи. Преступления, совершенные посредством печати, были отнесены к государственным преступлениям и включали соответствующие статьи о «наказаниях за поношение Государя Императора и членов Императорского дома злыми и вредными словами» (ст. 220, 221, 222); «поношение» присутственного места, должностного лица (ст. 229, 230), сочинение и опубликование подложных указов, распространение вредных слухов, направленных против правительства (ст. 235–238)^>116.

Уложением о наказаниях уголовных и исправительных от 15 августа 1845 г., упорядочившим действовавшие нормы уголовного материального права, санкции за преступления печати содержались в нескольких разделах: разделе втором «О преступлениях против веры и о нарушениях ограждающих ее постановлений», разделе третьем «О преступлениях государственных», разделе восьмом «О преступлениях и проступках против общественного благочиния» и др.

Например, предусматривалось уголовное наказание авторов печатных и рукописных сочинений, в которых содержалось «богохуление, поношение святых, порицание Христианской веры или Православной Церкви» (ст. 187), составление и распространение печатных и письменных сочинений и изображений с целью возбудить неуважение к Верховной власти (ст. 267), тайное издание или распространение сочинений, рисунков, гравюр, имевших целью «развращение нравов или явно противных нравственности и благопристойности» (ст. 1301)^>117.

Все признанные судом печатные издания подлежали принудительному уничтожению, а виновного в совершении преступления печати против веры или против верховной власти суд мог лишить всех прав состояния и сослать на поселение в Сибирь. Н. М. Корнева отмечает любопытную особенность санкций этого периода: «наказание за печатную антихристианскую пропаганду было мягче, чем за устные ее формы. Печатная форма считалась менее опасной, гарантией от ее широкого распространения служила неграмотность основной массы верующих»^>118.

К преступлениям против личной чести относились составление и распространение сочинений и изображений, «хотя и не заключающих прямой клеветы, но ругательных и явно оскорбительных для какого-либо частного лица» (ст. 2020). Суд мог обязать виновного принести публичное извинение.

Предусматривалась также специальная уголовная ответственность за нарушение постановлений о цензуре (ст. 1306–1318) – субъектами были как цензоры, так и владельцы типографий, содержатели библиотек для чтения и книготорговцы.

Таким образом, контроль за печатным словом реализовывался не только в качестве цензурного надзора, но и в зависимости от серьезности правонарушения подкреплялся административными взысканиями или уголовно-правовыми наказаниями.

Российское правительство в борьбе с инакомыслием применяло «мощнейший правовой инструментарий с диапазоном от цензурного Устава до Уложения о наказаниях уголовных и исправительных»