С вогнутой высоты потолка созерцала женщина удивительной вдохновенной красоты – Мария Магдалина, созданная рукой гениального живописца, жителя другой планеты. Томящая и переворачивающая душу, каждый раз, когда он ложился в постель, она смотрела печальными глазами. Близость неразгаданной тайны, в её затуманенных грустью глазах, полуоткрытых губах, руки, припавшей к светлому водопаду волос, нависала волнующим ощущением реальности. Казалось, ещё миг и она, приблизив очаровательное лицо, коснётся его губ, даря желанный, но холодный поцелуй. Разве он достоин такой красоты? Он – мерцающая персона в лучезарном свете двора и песчинка в летописях Галактик. Человек, ищущий себя.

Чары Морфея туманили действительность, приводя из нереальности видение странного существа, жующего металлический стержень и вздымающего белую пыль из пухлой, тоже белой массы. Тонкое, едва заметное очертание человека, стоящего спиной, расплывалось в басистый голос, далёкий и неузнаваемый, но рвущийся сообщить что-то очень важное, то, что невозможно найти в бледно-коралловой дымке Аркадима. И видения и голос поглотила тьма, и он уснул, наполовину прикрытый бардовым шёлком.

Завтра, он снова поднимется в мельхиоровую Чашу, ожидая прилива Тумана, который подчинится Луне, а не властным башням дрома, и заполнит серебристое пространство. И герт Равивэл, в который раз, будет искать Изумрудную Водоросль, живущую в удушливых туманах, имя которой – Альхора. Да окажется Туман не пустым.

Утренний выход верба Лорока никогда не оставался не замеченным. В аванзале спальни, его ожидали лурды, держа перед собой поддоны, накрытые блестящими полусферами, под которыми источал аромат, уже приготовленный завтрак.

– Доброе утро, верб Лорок, – мягким женским голосом приветствовал один из лурдов, появившегося в дверях хозяина, а другой, мужским учтивым голосом послал пожелание, – да продлится на долгие луны твоё Возвышение, верб Лорок.

– Доброе утро. Да продлится, – отозвался, одетый, в белый мундир, хозяин дома.

Лурды засуетились, подогревая еду прямо в щели металлической груди и, накрывая утренний стол. Лорок завтракал не торопясь, запивая блюдо из искусственных яиц, таким же не живым соком. Позавтракал, не проронив ни слова, встал, быстро направился к входной двери. Провожая хозяина, лурды весело махали металлическими руками и улыбались, сыпля вслед добрые пожелания.

Служба во Дворе, являлась, одной из немногих, отдушиной, позволяющей, на время, не тревожить прошлое и жить настоящим и он всегда был рад, отправляясь на работу, но сегодня, он был рад вдвойне, ибо его ученик, вчера получивший титул герта, становился его каждодневным утешением и ушедшей заботой, не видеть его долгое время. Его привязанность к сироте не ослабла, а наоборот, становилась крепче, не уступая силе любви к своей несравненной сестре.

Площадь Голубого Мрамора открылась взору и служащие, спешащие на работу, отвлекли его от мыслей, роящихся в его посеребрённой временем голове. Полуденное солнце, бившее прямо в глаза, скрывало их лица, но голоса, приветствовавшие его, обозначали их обладателей, и он приветствовал своих подданных безошибочно, называя по имени каждого. Башенные часы отбивали пришедшее время, а не то, что уже утекло безвозвратно, рассеялось за пределами Вселенной и уже не возвратится во временной Колодец.

Герт Плюм, проснувшийся рано и ускользнувший с семейного ложа, сидел перед зеркалом в ванной и, стоящий рядом лурд, сбривал его рыжую, двухдневную щетину. Бледное солнце, скользящее в витражное стекло, бросало бледно-жёлтые блики на его кудрявую голову, придавая рыжим волосам ещё более яркий оттенок, приближённый к оранжевому цвету. Его коричневые глаза, смотрящие в зеркальное отражение, были не по-утреннему задумчивыми. Догадка, сверлящая его неутомимую в поисках душу, не давала покоя и он, ищущий ответ внутри себя, являл себя миру хмурым и неустанно думающим, отчего его крупный нос, будучи молодым, затаил две строгие морщины. Лурд, превративший один палец металлической руки в острое лезвие, быстро и ловко делал обычное дело, взбрызгивая вязкие комочки пены с другой руки.