Духовно грамотный человек прекрасно понимает, что подобное условное евангельское описание «слов Отца» и «сошествия Духа» не имеет ничего общего с подлинной духовной реальностью. Образно говоря, на Иисуса снизошла «благодать» в виде Высшей «муже-женской четы», представляющей собой андрогенат Элохима (описано в первом стихе Шестоднева). В практическом плане это равносильно тому, что человек-Иисус при своем Крещении получил последовательно два базовых духовных опыта: первый – это «раскрывшееся Небо», а второй – это то Setúr Упанишад, о котором нам еще предстоит говорить.

Подлинную духовную реальность описать словами человеческого языка невозможно, и это справедливо даже для самого низшего духовного уровня – для мира «духов». Но и духи – они тоже «вверху», если являются благими. Эти китайские духи, обладающие сознанием, если как-то и могут «разговаривать» – если нам рассуждать логически, или как бы «со стороны», – то должны обмениваться не словами, а какими-то мыслеформами. У духов нет нашего «языка во рту», наших легких, и того окружающего воздуха, который служит для переноса звуков человеческой речи. Поэтому их «разговор» – если они того пожелают – понятен без слов, как русскому, так и еврею Павлу, и индусу, и китайцу, но и Христу.

А отсюда однозначно следует, что евангельских слов «Отца» – «В Тебе Мое благоволение» – не было произнесено ни на греческом языке, ни на языке арамейском. Как не было в реальной жизни и Духа в виде «голубя». И опять поправим. Если вести речь о греческом подлиннике, то евангельское перистера́ – это «голубка», а не традиционное для всех переводов «голубь» (в этом случае стояло бы перистеро́с). Евангелист Матфей, который был евреем, писал Евангелие на греческом языке, но при этом знал семитский, и поэтому назвать руах «голубем» он просто не мог. Этот «посыл» от «Отца» сам Иисус понял именно так, – как благоволение. И Он здесь ничего не придумывал. Причем, понял Он этот «посыл» только благодаря участию «невидимого» Духа. И Тянь мин – «небесный мандат» – тоже понимается человеком именно так. И вот к такому способу «передачи информации» ближе всего не наша «буквенная азбука», а древние рисунки иероглифов времени Конфуция: беззвучные и мгновенно схватываемые.

Цзюнь цзы. Традиционное конфуцианское понимание, а следовательно, и перевод этого китайского выражения – это «благородный человек», имеется в виду мужчина. Иероглиф цзюнь означает «правитель», «государь», а цзы – это уже известное нам «сын», т. е. в буквальном прочтении – «сын правителя».

Это выражение было известно до Конфуция, и оно часто встречается в «Книге стихов» (Ши цзин). Конфуций его заимствовал, но использовал в измененном значении – в качестве духовного аналога широко известному древнекитайскому выражению Тянь цзы – «Сын Неба», которым именовался верховный правитель (ван) государства Чжоу, получивший от «Неба» «небесный мандат» (Тянь мин) на правление Поднебесной (Тянь ся). В Раннем Чжоу (то есть задолго до Конфуция) термином цзюнь цзы именовались сыновья именитых аристократов, возраст которых обязывал их начинать практику «стяжания Дэ», используя для этого тексты Ши цзин.

Цзюнь цзы по своему статусу совершенно сознательно поставлен Конфуцием ниже Тянь цзы. По Учению Конфуция Цзюнь цзы – это тот человек, который следуя древнему пути Чжоу, повторил опыт Вэнь-вана – опыт «просветления сердца» (мин синь) – в качестве (как сказано на древних жертвенных сосудах) «совершенного Дэ» (и Дэ). И здесь следует пояснить читателю, что́ именно подразумевали древние под выражением «обычное