Это и есть сфера обитания тех «духов верха», которые обладают сознанием. Фактически, это и есть тот прекрасный «Рай», в котором должна оказаться душа такого человека после смерти. В китайском опыте «просветления сердца» (мин синь) или, иначе, – «расширения сердца» (как это сказано в Псалме Давида, Пс. 118:32) человек как бы «узнаёт» про этот Рай, – ему открывается это сердечное знание. А в опыте «раскрывшегося Неба» человек этот Рай уже видит воочию и в этом Раю оказывается непосредственно. Опыт «Неба» – выше опыта «сердца».

Здесь особо следует отметить следующее. Иероглиф Тянь содержит в своем рисунке – и изначально содержал – уже известный нам сакральный знак «верх». Поэтому целесообразно сравнить графику этих двух важнейших иероглифов Раннего Чжоу – Тянь и Жэнь. Оба они составлены из двух одинаковых знаков: «человека»-жэнь и «верха»-шан. Но если в иероглифе Жэнь тот «человек», который обозначен ключевым знаком, пребывает рядом («на отдалении») с «духами верха», то в Тянь – местопребывание «человека» (этот знак представлен в виде полного иероглифа-«циркуля») и «духов верха» уже совмещено и является одним и тем же. При этом верхняя точка графики жэнь совпадает с верхней чертой знака шан. В своем смысловом понимании Тянь – это, фактически, рисунок человека, достигшего уровня «духов верха». Или, иначе, это рисунок человека, уже на земле принятого этими духами в свой мир.

И здесь у любого исследователя древнекитайского языка возникает закономерный вопрос: как случилось, что вся история династии Шан не знала слова «небо», если иероглиф Тянь появляется только в Чжоу? Ведь небо – это то, с чем встречается любой человек, и что он видит перед своими глазами ежедневно. И несмотря на то, что лексикон древнекитайского языка во время династии Шан был очень ограничен, он обязательно должен был содержать в себе эту важнейшую категорию человеческого бытия. Исследователи же не видят привычного для нас «неба» в лексиконе династии Шан. И тем не менее, такое слово имеется. С той только разницей, что менталитет древнего человека – и особенно китайца с его сугубой практичностью – был не таким, как у нас.

Практичный китаец протягивал руку вверх, «щупал» пространство – и ничего там не обнаруживал. Он влезал на дерево и пытался ощупать то, что было выше, – и опять ничего не находил. Строил высокую сторожевую башню, но вокруг нее по-прежнему была пустота. Для древнего китайца наше небо было «ничем», и поэтому экивалентом такому «небу» служил иероглиф шан – «верх», «наверху», «верхи». Каких-либо представлений о «воздухе» и об «атмосфере» – а следовательно, и наличия отображающих эти понятия иероглифов – не было не только в Шан, но, скорее всего, и в течение всего периода Западное Чжоу.

Но и это еще не всё. Такое китайское шан вовсе не соответствовало нашему ни к чему не привязанному абстрактному «верху». Главным содержанием или «наполнением» этого китайского шан были те невидимые духи, которые эту беспредельную «высь» населяли. И только из такого мировоззрения может проистекать восприятие (но не олицетворение!) китайцами всех невидимых «ветров», которые гуляют на этом «пустом» пространстве, – в качестве неких всесильных «духов». То же самое можно сказать и о (тоже «невидимых») сторонах света: «запад-вовсток-север-юг» и обязательный для китайца «центр», как пятая «сторона света». Это тоже – «духи севера», «духи запада» и т. д.