– Гизела! – я подался навстречу ей.

– Я ухожу, мне пора, – она посмотрела на меня с нежностью.

– Зачем же ты уходишь в сторону пропасти – ты разобьёшься! – протянул я к ней руки.

– Не бойся за меня, – сказала она с грустью.– Иди и ты со мной. Проводи меня в море…

– Да как же, со скалы да прямо в море?! – меня охватил ужас.

– Не бойся, – зашептала она. – Иди за мной. Это так просто… Иди…

Скрестив на груди свои красивые, словно высеченные из камня, руки, она застыла в позе архаического создания, напоминая нефритовую статую, и медленно удалялась от моей скалы.

– Ги-зе-ла-а-а-а! – отчаянно закричал я, издав звук не громче слабого шёпота.

– Иди… иди, – звала она, уходя в море, соединяясь с ним, растворяясь в нём, превращаясь в сплошную зелёно-голубую прозрачность.

Едва Сергей переступил порог родного дома, как услышал:

– Мог бы и не являться.

Растерявшись, он так и остался стоять в дверях, переступая с ноги на ногу, покачиваясь. Красные, мутные глаза его сделали усилие глядеть трезво, но из этого ничего не вышло.

– Сегодня опять стояла в очереди, а Мишутку пришлось оставить одного. Папе ведь совсем некогда, – раздраженно добавила она.

Сказано это было женой так, что надо было немедленно пожалеть её, искупить вину хотя бы тем, чтобы посочувствовать ей. Но муж молчал, и она повторила:

– Два часа толклась возле прилавка.

– Машенька, – нежно вымолвил тогда Сергей, подойдя к ней, чтобы поцеловать.

– Отстань! – бросила она сердито и пошла на кухню. Он виновато поплёлся вслед. Не в состоянии держать равновесие, он то и дело глухо ударялся о коридорные стены, на кухне он перехватил из её рук большую зелёную кастрюлю и благополучно поставил её на плитку.

– Пусть разогревается. Правда, Машенька? – ободряюще произнёс муж, надеясь как-то ослабить напряжённую обстановку.

Но Маша небрежно, боком, отстранила его от кухонного стола. Включила плитку. Спираль ярко вспыхнула и погасла. Маша хотела соединить спираль, но не выключила плитку, ее сильно дёрнуло по руке.

– Д-дай сделаю, – обрадовался Сергей такому случаю.

– Отстань! – раздражённо крикнула она.

Когда он лежал на диване, ему пришли на ум гениальные, по его мнению, мысли насчёт того, как надо было вести себя, чтобы Маша не обиделась. Вообще, после того, как наломаешь дров, в голову всегда приходит тысяча других, более выгодных вариантов.

Раньше она не была такой. Теперь что ни скажи – всё её бесит. Ополчилась на его друзей. Правда, от друзей тоже можно устать. В последнее время что ни вечер – сборы. Шум, смех, анекдоты, дымище.

Он стал вспоминать, когда они последний раз оставались вечером наедине, и не мог вспомнить. Не мог также вспомнить, когда они нормально смотрели кино. Всё весёленькой гурьбой. Частенько после кино снова все прибегают к ним, чтобы продолжить по махонькой. Маша никогда не пилила его. Терпеть не может ворчание. Она только всё время старалась дать ему какое-нибудь задание, подбирала всякие интересные занятия, хотела увлечь его чем-нибудь. Он и соглашался охотно. Он для неё на все готов. Но стоило появиться ребятам, как всё сразу отменялось. Странно – она старалась занять интересным делом его. А ведь раньше он отлично справлялся с этим по отношению к ней. Она признавалась ему, что она немножко лентяйка и слабая, и чтобы он ни в коем случае не давал ей киснуть.

Терпение хорошо, если не вечно. Как-то она сказала ему:

– Скажи, ты действительно не можешь не пить? Или у тебя не хватает воли отвязаться от этих… Зачем я тогда надеюсь? Неужели всё время так и будет? Он так наглеет твой этот… Козлов. А ты ничего не хочешь видеть.