Жорка вообще жил в «благоустроенном» бараке, где туалет, один на двадцать семей, располагался в конце коридора, кухня с пятью плитами по четыре конфорки на каждой разместилась ближе к центру жилища, а вход – с противоположной стороны туалета. Всего несколько лет назад (Жорка хорошо помнил это время) туалет стоял на улице, гигантскую печь, раскорячившуюся на кухне, топили двухметровыми поленьями, входов и выходов в бараке было два. Не дай бог, в мороз кто-нибудь по безалаберности или по пьянке забывал закрывать входные двери! К утру волосы примерзали к наволочке на подушке.

Витёк боялся таких жилищ, поэтому ни разу не зашел к Жорке в гости. У него была своя комната со столом-партой для приготовления уроков, с приемником «ВЭФ» из Прибалтики, разместившимся на полке, книжным шкафом, где хранились школьные учебники и тетради. Правда, последние два года Витёк еле-еле тянул в школе с двойки на тройку. Если в школу зачастила его мама, то это значило, что скоро конец учебной четверти. Всем в классе было известно, что дядя Сергей, отец Витька, ближе к вечеру привозил учителям на своем «москвиче» ящики со сливочным маслом и копченой колбасой, качественной водкой. Разбирался недоступный для простых смертных дефицитный товар моментально.

Официально дядя Сережа работал на швейном комбинате «Красная речка», ремонтировал сломавшиеся швейные машинки. Но, похоже, свободного времени у него было навалом. В рабочее время его видели и на складах рядом с колхозным рынком, и на продбазе, и на овощехранилище, где получали продукты и бочковое пиво посланцы половины магазинов и пивнушек города и окрестностей. Он всех знал, со всеми здоровался, обнимался, что-то кому-то передавал из рук в руки, какие-то свертки передавали ему. Не обходилось без гостевых ста граммов: поэтому он никогда не ездил на работу на машине.

Домой он возвращался поздно, сильно поддатым, но при всем при том сумку-саквояж килограммов на пятнадцать он никогда не выпускал из рук, какой бы тяжелой она ни была. Если встречал во дворе Витька, то начинал ругаться:

– Дармоед! Не видишь, что отец еле тащит? Помочь ума не хватает? Работать пойдешь – узнаешь, как достается трудовой рубль…

При этом он выразительно смотрел на пять-шесть старух, которые всегда сидели на скамейке у подъезда дома, буквально ждал от них положительной реакции на свои слова.

– Так их, Серёжа! Бездельники, шпана! Молодец! Все в дом тащит… Ну что за мужик хозяйственный! – реагировали старухи.

Витёк помогал отцу затащить сумку в квартиру на второй этаж, возвращался через три-четыре минуты, доставал из кармана как минимум рубль, а то и трояк. Ни Генка, ни Жорка не знали: то ли отец ему платит за оказанную помощь, то ли Витёк по дороге успевал обчистить карманы подвыпившего главы семейства. Ребятам он ничего не говорил, ловко пересчитывал остальную мелочь, которую собирал в их карманах и, не глядя на друзей, направлялся в продмаг, расположенный в конце их улицы. Там знакомые продавщицы не спрашивали у него ни паспорта, ни возраста.

Потом они шли в сосновые посадки за домами, где местные мужики оборудовали несколько столов: хочешь в карты или домино играй, хочешь – выпивай. Под досками одного из столов была оборудована ниша, где всегда хранились минимум два стакана. Выпивали, закусывали хлебом, иногда девчонки в продмаге давали Витьку луковицу и плавленый сырок «Дружба». Генка только краснел от выпитого – с такой дозы взять его невозможно. Жорка начинал дурачиться: его тянуло на чтение стихов или он предлагал «поорать» песни. Витёк начинал хандрить, как будто он что-то потерял, не доделал, недополучил. Нередко у него прорывалось: