Домой Женя пришел во втором часу ночи совершеннейшим победителем. И, что естественно в этой ситуации, подшофе. Общеинститутский праздник перетек в гуляние по кабинетам и лабораториям, все заходили в гости друг к другу, затем наносились ответные визиты, и, в конце концов, началось общее братание, затянувшееся едва ли не до полуночи.

Женя спросила, как все прошло, хотя и знала уже, что семинар закончился полным одобрением его работы: Женя сразу по окончании позвонил ей. Но одно дело – две фразы по телефону, а другое – так. Тем более что тогда он сказал: «Подробности при встрече». И вот, когда встреча произошла, он смог только поднять большой палец и рухнуть в постель.

После двух часов сна Женя проснулся. Просыпался он долго и мучительно, преодолевая изнуряющую жажду, пока, наконец, не осознал, что это страдание – не плод сновидения, а реальность перепившего человека. Мечтая о глотке холодной минералки и помня, что еще утром Женя жаловалась на отсутствие в доме воды или сока, он прошел на кухню, но, прежде чем подставить стакан под кран, в надежде на какое-то чудо, открыл холодильник.

И было чудо!

На полке лежала, глядя на него круглой пластиковой пробкой, бутылка. Той самой ледяной минералки, о которой он мечтал.

Опорожнив стакан пятью захлебами и вспомнив «придет оно большое как глоток, глоток воды во время зноя летнего» из любимого фильма детства, он почувствовал сложный комплекс чувств, на поверхности которого были физическое удовлетворение и нежность к заботливой жене, а в глубокой глубине – досада на то, что нелепая единица измерения мгновений – «глоток» – возникла в песне только лишь чтобы срифмоваться с «долгом».

Холодильник противно запикал, напоминая об открытой дверце. Женя промахивался пробкой мимо горлышка и злился, что современная техника не настолько современна, чтобы понимать счас-счас-счас.

Наконец, закрытая бутылка скользнула на полку, дверца захлопнулась и наступила такая глубокая и блаженная тишина, какой бы не было, закрой Женя холодильник вовремя. И тотчас сложный комплекс чувств возник заново.

Женя прошлепал в спальню. То есть днем это была гостиная или кабинет, а порой и столовая. Но ночью – спальня. Женя лежала, уткнувшись носом в подушку, такая вся из себя… Одеяло сползло с плеча… С одной стороны выпорскнулась пяточка, с другой – коленка… В общем, сложный комплекс чувств пополнился ощущением уюта, а мысли о поэтических несовершенствах некоторых песен исчезли вовсе… Короче, все закончилось любовью. Тоже уютной и беззвучной, чтобы не разбудить Катьку.

И зачем понадобилось вставлять в рассказ этот эпизод, который не то что со звездочками, но и без них ну ни малейшего отношения к его теме не имеет? – – Ладно, вставили, и вставили. Что особенного? Давайте уже пойдем дальше. – – Нет погодите, надо разобраться. Как сказал классик, «дойти до самой сути». В чем-то там, и – вот именно! – «в сердечной смуте». Ведь что-то же автором двигало, побуждало, так сказать. Уж не та же ли пошлость? Хотя… Если так, он бы в деталях всё описал, нет разве? – – Пожалуй… – – А вот пожалуй, что и нет! Ведь не сказал же он прямо и честно: «закончилось… – ладно, пусть не по-матерному, но например – …совокуплением». Постеснялся: «…любовью»! И что, так – лучше? Красивше? Скромнее, может быть? Черта с два! А по Морковцеву, так даже гаже. – – Почему гаже? Нормально: «любовь» – хорошее слово, чем оно вам не угодило? – – А тем, что, выходит, это – любовь. То есть когда… совокупление, мягко выражаясь. А как в таком случае изволите называть, там, слова разные, ручка в ручке, глаза в глаза, сердце бьется, дыхание замирает, всякие сюси-пуси, телячьи нежности, гулянье под луной, любование профилем и фасом, «разви́тым локоном играть и край одежды целовать», румянец от случайного касания коленками, слезы в подушку, глупые рифмы, и др., и пр.? А? Это что? Что это, я вас спрашиваю! – –