Родион, коснувшись рукой слабо светящейся ткани, сказал:
– Да, вещь в хозяйстве, прямо скажем, незаменимая…
– Но ты должен сказать или дать мне хоть что-то, чтобы я понимала, что не трачу своё время и ресурсы впустую,
– Пэ. Пэ-пэ. Пэ-пэ. Пэ...., – пропел, размышляя, Родион. – Чёрт с тобой, шельма, есть у нас тут один интересный прибор…
Глава 5
«А вдруг реальность запрещает истину? Задав этот вопрос, мы оказались подвешены в пустоте, произрастающей из нашей природной неспособности отделить должное от фактического».
(из "Манифеста Механистических Релятивистов")
###
– Смотри, она на тебя сердится! – сказала малютка Лиза, протягивая Наде куклу с оторванной рукой.
– За что?
– А ты не хочешь её чинить!
– Я не могу её починить, потому что ты потеряла её руку!
– Я не теряла!
– А куда она делась?
– Это Быстрик её сгрыз!
– Быстрик?
– Да, собака. Почини, – сказала Лиза и снова настойчивым жестом предложила Наде взять куклу.
Она подчинилась.
– Хорошо. Я что-нибудь придумаю.
– Спаси-иба! – протянула в ответ девочка и, моргнув своими глазами-васильками, убежала.
– Понимаешь, о чём я? – спросил её Петров, закрывая дверь за внучкой.
Он всё ещё не позволял Лизе бывать с Надей наедине, но часто приводил её с собой.
– Спасибо за этот спектакль. В тебе, Борис Михалыч, умер драматург.
Петров воспринял подкол стоически.
– Согласен, – сказал он.
Надя не смогла сдержать улыбку. Это её смутило. Сукин сын играл с ней в открытую, и она словно видела его карты, но всё равно проигрывала. В харизме ему не откажешь.
С ней обращались как с человеком, находящимся на карантине. Жёстко, но не жестоко. Когда Надя истерила, её лишали еды и общения. Когда она объявила голодовку, сукины дети жарили свинину на газовой горелке прямо у неё под дверью. Она сдалась на шестой день. В какой-то момент Надя устала от борьбы и однообразия и решила быть поспокойнее. В течение месяца единственным развлечением для нее было общество её похитителя и его младшей внучки. Потихоньку Надя стала привыкать к ним.
Мать Лизы умерла при родах, а её тётка – младшая дочь Петрова – пропала без вести несколько месяцев назад. Барин по возможности воспитывал внучку сам, а в остальное время за девочкой присматривала Марьяна. В последние дни Петров приносил еду лично и ненавязчиво пытался разузнать что-нибудь о прошлом Нади, попутно рассказывая различные истории из своей жизни.
– Ты когда-нибудь слышала про Гуань Инь? – спросил однажды Борис Михалыч.
– Что-то слышала, – сказала Надя, жуя булку. – Мне тогда было десять лет. Меня тут ещё не было.
– Мне было тридцать три. Я знал её лично, – Петров сказал это с уважением. – Она перешла на сторону предместников. Предала свой народ ради нас. Ты никогда не задумывалась, почему она это сделала?
– А разве твой отец в итоге не предал Гуань Инь?
– Ой, я тебя умоляю! – отмахнулся Петров. – Мой отец поступил в интересах народа. Сейчас бы здесь была выжженная земля, если бы не мой отец.
– Чего же ты тогда так восхищаешься союзником своих врагов?
– Так точно, – сказал барин. – Она не была врагом. Она была именно союзником врага. И логика её поступка была совершенно иная, не такая, как у зажравшихся до полной потери связи с реальностью Кулибиных, и не такая, как у Смирнова и его попрошаек. Первые всерьёз думали, что у пóстов есть какая-то "этика", которая не позволит им вырезать нас под ноль. Переоценили они собственную полезность, так сказать. Вторые же просто считали, что им все вокруг должны. Гуань Инь – она была не за них, понимаешь? Она была за весь наш народ!
– Ваш – это чей? – спросила Надя.
Петров не стал отвечать на этот вопрос.