– «Бежим скорее, тебе что жить расхотелось?»

Почувствовав боль, я вырвал руку и уже самостоятельно бежал в неясном направлении, какими то нелепыми каскадами, держась позади него. Постепенно я стал осознавать весь ужас этого происшествия. Все вокруг было озарено светом, даже на ночном небе были видны блики этого кошмарного зарева. Огонь распространялся очень быстро, ловко перепрыгивая с строения на строение, постепенно растворяя их, превращая в серый тлеющий пепел.

Обитатели храма неуклюже носились из стороны в сторону, монахи постарше, небольшими ведерками, черпали воду из маленького пруда в саду, пытаясь потушить то, что потушить уже невозможно. Наш ровесник, вечно замкнутый в себе и угрюмый мальчик, по имени Мэдока, с грозным видом, обливал из чайника тлеющие кучки серой искрящейся золы. Он был ребенком, а дети редко бывают отягощены мыслями, о невозможности изменить, исправить происходящее вокруг, это была его святая борьба.

Со всех сторон доносилось зловещее, оглушающее потрескивание скоротечно сгорающей привычной жизни. Мы все бежали и бежали не вполне понимая куда, главное подальше от всего этого хаоса. Бежали пока не увидели господина Ясуо. Страшнее всего в ту ночь был его взгляд. У него ушло много лет, чтобы отстроить и обжить это место. Превратить те тонкие стены и пустые комнаты в близкий для сердца дом, для всех нас. В ту ночь он единственный не поддался повсеместной панике. Молча стоял и смотрел, как горят его труды и время, которое он беззаветно отдал. Этот пристальный, пугающий взгляд, в красную стихию. На восстановление утраченного, уюта средств увы не выделили.

Мы добежали до того места, где уже виднелись тории, где я стою сейчас и прокручиваю эти мысли вновь и вновь. Безмолвно стояли, вкушая запах горькой древесной гари, возбужденные и переполненные сбивчивыми мыслями, нелепо смотрели куда-то вдаль. Постепенно наполняясь осознанием того, что мы никак не можем на это повлиять. Именно это понимание, ощущение беспомощности и делает человека взрослее?

Дзынь, дзынь, дзынь. Колокол?! Не рассчитал время, пора возвращаться.

Уже привычка. Так жить, это просто привычка. Все одинаково, каждый предыдущий и последующий день, искусная копия сегодняшнего. Лица, пейзажи, дела, ночью сон, какая то нескончаемая череда повторений, замкнутый круг. Но едва ли это так страшно, вот люди, что гнуться в полях, их цикл, мне кажется еще более пугающим и безвыходным. Рождение, тяжелый труд, упование на то, что дождь не утопит посевы, мечты о счастливой женитьбе зачастую так и остающиеся мечтами. Тут уже и старость подходит, как всегда незаметно и тихо. Пугающая старость, одинокая, и это еще хорошо, если ты нужен кому-то, в годы телесной и умственной слабости. А бывают и вовсе ужасные вещи, не знаю насколько это правдиво, но слухи доходили, убасутэ*, непростительное дело. Взять и вынести своего кормильца, подарившего тебе жизнь, куда-то в холодную и голодную безызвестность, надеюсь это больше слухи.

– Эй, придурок, и долго ты будешь вот так сидеть, в стену таращится, что ты хоть там увидел, аж самому интересно

– А, что?…– Как то рефлексивно вопросил я.

– Минут пять уже тут стою, даже не заметил меня

– Прости, задумался

– Ты все время, вот так пропадаешь, надумал что-нибудь?, хорошее что-то, я тебя предупреждал, будешь так пропадать, книги все у тебя отберу, начитаешься старика Кобаяси и вот пожалуйста, исчез, как нет тебя…– При чем тут Кобаяси, я давно его не читал

– Пришел на меня посмотреть, неужели дел нет других

– На кого же мне ещё смотреть, ты самый странный человек, не могу удержаться, всегда хочется тебя позлить немного, мог бы и привыкнуть за столько лет