Наконец, в разделе 4 (§§ 899–915h ГПК) «Равносильное присяге заверение и ответственность» речь идет о действии, имеющем чрезвычайно важное практическое значение. Должник как правило является единственным источником информации, а исполнительный орган и кредитор узнают об имеющемся у него имуществе через вынужденные показания должника о своем имущественном положении в суде под присягой (ср. §§ 807, 876, 883 ГПК).

Отведенное мне время не позволяет рассмотреть другие подробности немецкой правовой системы, касающейся исполнительного производства.

Однако представляется верным отметить еще три положения. Первое, это всеобщий характер и способ осуществления немецкого принудительного исполнения решений и связанные с ним трудности охвата правовой наукой и использования юристами данных норм. Это связано и с утраченным в наше время законодательным искусством.

Как и многие другие немецкие области права, рассматриваемое право страдает от непрерывно нарастающего чрезмерного нормирования, чрезмерной комплексности и догматизации, иными словами, от гипертрофирования, которое постоянно возрастает вследствие массы законодательных новшеств. Параллельно проводятся предписания о проведении реформы внутри устаревшего членения закона, опасные для систематики законов, некоторые из них с недостатками формулировок, неясностями текста и даже логическими ошибками, из-за чего страдает оперативность и практическое использование права принудительного исполнения.

Также в противопоставление существующим реальным отношениям в немецком вещном праве, находящем свое закрепление в Гражданском кодексе (ГК), в праве принудительного исполнения по-прежнему изымаемыми предметами среди подлежащих аресту являются «предметы», в то время как притязания, другие права на т. н. «интеллектуальную собственность» (property rights), изобретения, компьютерные программы, ноу-хау, имена, марки и другие нематериальные ценности до сих пор учитываются весьма слабо.

Второе положение касается того, что право принудительного исполнения страдает от чреватых серьезными последствиями обусловленных историей права реликтов и дефицита. Здесь имеется в виду то обстоятельство, что до сегодняшнего дня в законе и в науке все еще не полностью состоялось «освобождение» от так называемого «формального» процессуального права и особенно считающегося формально-формалистическим права принудительного исполнения из «оков» материального гражданского права. Это прослеживается уже в целом ряде по-прежнему встречающихся терминов и институтов, таких как «притязание», «протест», «возражение», «кредитор», «должник», «закладное право», «договор поручения» и др., понимаемых в гражданском праве как преимущественно материальных. Сегодня многозначные изменения имели и имеют следствием многочисленные теоретические споры, практическую пользу от которых не будем здесь рассматривать. Особенно охотно по-прежнему спорят о «сущности» и «правовой природе». Говорят о «двойной природе» или «противоречивой природе» того или иного явления, относящегося к исполнению, причем различные мнения отдают предпочтение то гражданской, то публичной, а то и смешанной гражданско-публичной теории. Непрекращающиеся дискуссии о природе залогового права, возникающего из наложения ареста на имущество, являет собой в этом случае особенно яркий пример. По-прежнему широко распространено мнение, что путем гражданско-публичной процедуры принятия судебного решения определяется уже существующее до процесса материально-правовое притязание единственным судебным решением о совершении действий во исполнение обязательства, и это материально-правовое притязание – а не, например, судебное распоряжение о юридическом действии – объявляется подлежащим исполнению и таким образом становится «подлежащим исполнению материально-правовым притязанием» (ср. § 704 ГПК), которое теперь следует в ходе принудительного исполнения осуществить, удовлетворить или выполнить в материально-правовом смысле. Повсюду можно к тому же слышать и читать о том, что главная задача или главная цель гражданского права – осуществить или провести в жизнь субъективные частные права, соответственно материально-правовые притязания. При этом игнорируется тот факт, что в ходе процесса предметом разбирательства и принятия решения является не определенное материально-правовое притязание, а так называемое «процессуальное» притязание (желание истца получить судебную защиту), решение принимается не о материально-правовом притязании [чем является решение, обладающее законной силой], которое в определенных условиях объявляется и затем исполняется. Представляется, что решение принимается относительно решающего притязания имеющего законную силу или объявленного к исполнению судебного решения о совершении действий во исполнение обязательств [4]. Таким образом, в праве принудительного исполнения смешение и переплетение