Я настолько вжился в роль, что совершенно не думал ни о своем будущем, ни о будущем своей семьи. Просто рубил концы – без оглядки, без перспектив. На пути познании себя я первым делом просто бросил работу. Это оказалось совсем не сложно – куда проще, чем потом найти хоть какую-то приличную работу. Но любая идея требует жертв. Я должен поставить на кон все, чтобы понять истинную ценность созданного или приобретенного за эти годы. Нужно было полностью лишиться источника дохода (или, по крайней мере, максимально правдоподобно создать видимость полного лишения). И, когда деньги уже не имели бы никакого влияния на семейные взаимоотношения, можно было бы оценить реальность этих взаимоотношений.

Появился вопрос: как все это лучше преподнести своей семье, а главное, конечно, жене. Я не хотел, а главное, не мог рассказать ей о своей задумке. Она вполне могла принять меня за сумасшедшего, и тогда наш союз был бы под вопросом. Хотя, наверное, за время нашей совместной жизни это был не самый сумасшедший поступок с моей стороны. Да и союз наш ставился под большой вопрос в свете последних событий и моего эксперимента. А главное, как я мог рассказать ей о моем эксперименте, если она сама предполагалась в качестве одного из его участников. Да что там одного! Пожалуй, она и предполагалась в роли основного испытуемого. Ведь именно с моей семьей были связаны все мои расходы. И я должен был понять, связывает ли нашу дружную семью избыток денежных купюр, а также в какой степени наши чувства зависят от моих денег.

Врать нехорошо, но без вранья, к сожалению, и доброго дела не сделаешь. Поэтому я просто решил, что обыграю для жены свой уход с работы не как добровольный уход, а как принудительное увольнение. Я никогда не распространялся о своей работе, мы практически не говорили об этом, а если и говорили, то разговор ограничивался общими фразами наподобие «Как дела?» Жена знала название организации, в которой я работал, поскольку это фигурировало в разных анкетах в социальных и прочих учреждениях, но не имела понятия о том, чем я вообще там занимаюсь и какие позиции занимаю. Я, собственно, и сам не всегда понимал сферу моей компетенции и ответственности, находя себя во всем: от разработки нанотехнологий до оптимизации налогообложения и ведения незаконной финансовой деятельности. Поэтому в этой ситуации мне вряд ли придется объяснять причины моего увольнения, рассказывать о существовавших проблемах на работе и выдумывать еще черти что.

В среду, в семь часов вечера, я ужинал дома. В том, что я ужинал в принципе не было ничего странного, потому как ужинаю я каждый день. Но было очень странно то, что я ужинал дома – среди недели, а главное, уже в семь часов вечера. Жена, накидав что-то на стол, спросила дежурное: «Как дела?» – и села напротив, подперев рукой подбородок.

– Хорошо выглядишь, – вяло пробурчал я, пережевывая пищу.

Она ничего не ответила, перевела взгляд на меня, а лицо ее вытянулось в удивлении. Комплимент был слишком банальным. Для большего эффекта нужно было обязательно сказать что-то конкретное и проявить свое участие. Она периодически упрекала меня в том, что я не замечаю в ней никаких изменений. А я действительно ничего не замечал. Ладно уж, что я не заметил, как она поменяла косметику или купила новую блузку, но то, что она сменила прическу, а тем более покрасила волосы, я как любящий муж должен был замечать.

– Немного осветлилась? – спросил я с прежней небрежностью и помотал указательным пальцем в направлении головы супруги.

Вопрос был непростой и, похоже, серьезно сбил ее с толку. Мало того, что я, наверное, первый раз ужинал дома в такое время, так я еще задавал вопросы о ее внешности.