Хочешь не хочешь, а пришлось подстраиваться под своих дикарей: Мортиров упростил задание, приказав Первому подойти ко Второму, чтобы стукнуть того. Первый шагнул, но снова застыл.

Роман Палыч «возвёл очи горе́» и примерно туда же воздел руки. Несколько секунд молча тряс кистями, шевеля пальцами в порыве неутешного расстройства. Затем, видимо, устав, глаза и руки «предал долу». Сам их обладатель всё ещё пребывал в состоянии бессильной ярости – да что же это такое! Ничегошеньки не выходит, как ни старайся!

Несколько минут творец боролся с острым желанием послать всё к чёрту, а то и подальше – к его матери, но что-то всё время удерживало от такого естественного, но крайне безответственного шага. Ещё через пару-тройку минут он успокоился, и принялся рассуждать трезво: «Ничего. Всё правильно – академий они не заканчивали, и в школу их не водили. Да и на кой ляд им „Аз и Буки“ преподавать?»

Внезапно развеселившись, Роман Палыч мелко-мелко захихикал, представив картинку: его «мальчики» чинно сидят за столом, старательно вытягивая руки на вопрос учителя о том, сколько будет дважды два. Не дождавшись реакции учителя, затевают между собой лёгкую возню, постепенно переходящую в бурную потасовку. В классе начинают летать по воздуху книжки…

– Нет, мои маленькие дикари, не будет этого, – громко обратился он к рядом молчаливо стоящим питомцам. – Я вам другую науку преподам. Ту, что делает сильным и жёстким. А лучше – жестоким! И так вокруг одни «христосики» ходят: «Пожалуйста! Извините! Прошу Вас!..» Тьфу! Превратили всё вокруг в благостную жижу и лежат в ней, похрюкивая…

Непонятно, что больше явилось причиной столь эмоционального спича от Роман Палыча, адресованного своим безгласым слушателям. Скорее, нежелание последних драться, чем общее недовольство всеобщим состоянием общественного устройства. Тем не менее Мортиров, донельзя взвинченный своей экспансивной тирадой, во время которой он, кажется, даже брызнул слюной на Первого, уже не мог себя сдержать, вследствие чего принялся демонстрировать дикарям приёмы рукопашного боя на самом себе. В этом непростом, а точнее – весьма сложном деле он вовсе не являлся хоть каким-то умельцем-разрядником, поэтому скорее навредил себе, нежели защитил себя от самого себя: на правой скуле быстро зарделась приличная ссадина.

Но даже это небольшое неприятное повреждение не охладило пыл, а лишь ещё более раззадорило Мортирова. Довольно потешно, боком, как рассерженный кот со вздыбленной шерстью, он подскочил к ближайшему роботу, а затем легонько стукнул его своим сухоньким кулачком в область лица. Бедняга 2-й – а это был он – полетел наземь. Да и немудрено: при всей своей тщедушности Роман Палыч вдесятеро превосходил размерами и массой Второго.

Однако кулак свой Роман Палыч отбил напрочь. Пришлось оказывать себе скорую медицинскую помощь: слабым, «умирающим» голосом он позвал на выручку «Апречку»4. Та немедленно развернула «санитарный уголок»5 и, уложив на стерильную тахту стонущего, отчаянно трусившего Мортирова, принялась вместе с ним охать и ахать, чем неосмотрительно привела пациента в состояние неуверенного баланса между крайним бешенством и столь же амплитудным страхом немедленной смерти непонятно от чего. К счастью, вскоре, после принятия каких-то, скорее всего успокоительных, медикаментов неустойчивое психическое состояние пациента сменилось необузданной радостью. Едва сдерживая себя, Мортиров на пару со своим повреждённым кулаком всё же вытерпел все положенные лечебные процедуры. А после того, как рука была замотана бинтом и подвешена на поддерживающую повязку через плечо, то даже почувствовал себя раненным на поле боя. Это оказалось неожиданно приятно. А для изъязвлённого временными неудачами самолюбия так и вовсе явилось настоящим эликсиром здоровья. Мортиров внезапно заснул.