И вот я уже оказываюсь с ним совсем близко, я застреваю под корнями, и оно ползет ко мне. Невозможно рассмотреть близко, потому что лицо, если что-то круглое посередине можно назвать лицом, все время меняется, переливается, как земля временами года. Глазки пронзительно на меня смотрят. Я пытаюсь вырваться, хватаюсь руками о корни и отчаянно дергаю ногами. С одной стороны, я переполнена отчаянием и ужасом, но при этом презираю свою жертвенную позу со стороны, и ужас от приближения сущности становится уже невыносимым, и тогда я кричу отчаянно, сильно, во весь рот, я просыпаюсь, вскакиваю, тяжело дышу, я потная, в моей руке все еще зажат штопор и в дверь настойчиво стучат, ручка двери действительно поворачивается, и майка слетает на пол. Я кричу еще громче.

Это служащий отеля пришел на крик. Я вышла в коридор и объяснила, что я просто устала и меня мучали ночные кошмары. Он дежурно улыбнулся и ушел прочь. Его улыбки хватило мне, чтобы выдохнуть, хорошо себя почувствовать, вернуться в постель и, наконец, заснуть спокойным сном. Сонный паралич и ночные кошмары пока еще не одолевали меня дважды за ночь.

ГЛАВА 2

Машина остановилась прямо у здания, что позволило бы мне эффектно выйти и буквально взлететь к главному входу, но я замешкалась, начала судорожно шарить по сидению, ничего ли я не забыла, неуверенно уточнять форму оплаты и стоит ли оставлять чаевые наличными. При выходе я сильно запачкала ногу о машину, все же хлопнула дверью, изо всех сил стараясь закрыть ее деликатно, и даже когда машина тронулась, снова начала обыскивать свою сумочку – телефон, паспорт, деньги, ключи, косметичка, британский паспорт, мой дневник, блокнот для записей, ручка, аптечка с транквилизаторами, сигареты, антисептик.

В Бирмингеме я не разрешала себе смотреть на мужчин вокруг, только придумывала свои собственные образы, обесценивая и обезличивая, насколько это возможно, всех прохожих и знакомых. В Москве уже второй день я фиксировалась на каждом: водитель по дороге из аэропорта, портье, коридорный, охранник. Все они были молоды, не уверены в себе, оказывали отвратительный сервис, не желали никакого контакта со мной, потому что я была слишком дорого одета, и при этом бестактно смотрели на меня. Я вызывала у них интерес инстинктивный, не более, но если бы я заговорила с каждым из них, они бы начали говорить и приобретать надежду. Потрясающее чувство власти, которое опять превращалось в навязчивость: коллекционировать людей и увиденных мужчин, а потом каждого из них желать и бояться, наблюдая за поворачивающейся дверной ручкой занюханного номера.

Мысли, опять мысли, дурацкие мысли. Мысли в лифте и мысли во время походки по коридору. Я же хотела распланировать занятие! У меня же всего час. Это так мало. Это всего лишь чуть больше, чем пятьдесят минут стандартного психотерапевтического сеанса в Европе. По видеосвязи время идет дольше и безопаснее. Я контролирую ход беседы, потому что вся беседа умещается в экран телефона, а я привыкла управлять своим айфоном, потому что это моя собственность, полностью персонализированная под меня. В очных встречах время обычно течет очень быстро, и у меня нет возможности так хорошо видеть часы. Я погружаюсь в человека и обстановку и хочу управлять процессом, но меня ведут и могут прервать сеанс, когда я к этому не готова. Особенно если я уже несколько месяцев представляла эту встречу. Я сама расписала план первого занятия и темы разговоров на десять сессий вперед. Неделю назад, когда я осталась одна, я начала рисовать на бумаге план, что я могу рассказать, а что нет, в зависимости от поведения Софии. То есть если на мои слова о том, что основная причина всему – уход из семьи отца, София согласится и не будет задавать каверзных вопросов, я расскажу ей об изнасиловании уже на втором занятии. Если она будет ковырять тему отца, я готова уделить этому еще две сессии. Так я нарисовала схему со стрелочками и уже хотела прикрепить к стене ватман и расклеить его вырезками из знаковых этапов моей жизни, чтобы превратить свою комнату в офис детектива-шизофреника, который все свои планы фиксирует на вертикальных поверхностях. София же, боюсь я, спросит еще раз, в чем мой запрос, а мне бы хотелось просто говорить потоком. Я вышла из лифта и съежилась, я не прорепетировала свой монолог в такси и вообще позабыла про план. В ситуациях, когда я чувствую, что стратегия вытесняется свободным плаванием, я начинаю внимательно изучать детали.