Я закуталась в одеяло и закрыла глаза в попытках уснуть, но навязчивая идея, что ручку двери снова начинают поворачивать, начала вводить меня в ужас. Это блики играли на металлической поверхности, создавая ложный эффект движения. Я снова встала и обвязала дверную ручку своей майкой. Опять легла в кровать и отвернулась к стене. Чертовы мысли продолжали лезть в голову, и я решила больше не прятать их в клетку, а выпустить свою птицу навязчивости в свободный полет. Допустим, дверь медленно открывается и в мой номер входит кто-то. Пусть это будет незнакомый мужчина в маске. Сейчас, в карантин, все ходят в масках, поэтому если в гостиницу войдет человек в медицинской маске и перчатках, поднимется на лифте на мой этаж, то его пропустят и он не вызовет никаких подозрений. Наверное, коронавирус все-таки вывели в лаборатории маньяки, чтобы ввести социальную норму пожизненно ходить в маске и перчатках. Хорошо, он входит в мой номер, где мы остаемся вдвоем. Он хочет меня, но я ведь могу и не сопротивляться. У меня давно не было секса, и здесь слишком неуютно, чтобы быть одной, а я понравилась себе в зеркале, значит, понравлюсь и ему. Получается, я могу расслабиться и уснуть? Но птица свободного полета фантазии ударилась о стекло и камнем полетела вниз: каждый раз мои фантазии заканчиваются, когда передо мной появляется мой настоящий насильник и его подельники. И моя любимая фантазия еще с подросткового возраста о чувстве опасности, жертвенности и сопротивлении перебивается страшным опытом, когда меня душили о подушку, избивали и насиловали по очереди, а потом долго обсуждали, убивать ли меня или нет. Я вцепилась зубами в руку, положила подушку на голову и зажмурилась. Я потянулась к тумбочке и взяла штопор и крепко сжала его в ладони. В номер никто не войдет, а если и да, то только в моей голове, вне реальности. В моей голове я имею право на фантазии о бархатном насилии, где нет боли и страданий, где мне всегда безопасно, где угроза для жизни – это всего лишь эротическое переживание, где насильник – это галантный кавалер.

Я проваливалась в сон. Две бутылки шампанского, несколько стаканов кофе и ноотропы, употребленные в полете, весь день в дороге и несколько часов подсчета машин, переключающихся светофоров, наконец, позволили мне начать погружаться в тягучее царство сна. Я лениво приоткрывала глаза, чтобы еще раз проконтролировать дверную ручку, но мне было уже лень поворачивать голову к двери: цветные узорчатые обои стали переливаться, как калейдоскоп, и стали круглыми и кудрявыми, как лесной массив с высоты полета квадрокоптера. Я засыпала. Я летела сквозь лес, который вырос прямо через асфальт большого города. Вся Красная площадь была покрыта густыми деревьями, и красная стена, мавзолей, ГУМ и башни просвечивались через заросли. Я гуляла по этому лесу и чувствовала себя ожившей через тысячу лет после конца света, когда город был внезапно оставлен людьми и отчаянная природа, состоящая из наших останков, по-ребячески начала просыпаться и поглощать город. Я проваливалась под землю и спустилась по глубоким гладким корням, как по горке, ведущей в глубокую нору. И моя меланхолическая медитативность от одиночества в заросшей деревьями Москве начала сменяться паникой. Я понимала, что снова встречусь с подземным чудовищем, обитающим в корнях. И понимала, что не смогу выбраться. Я еще не видела его, но уже начала пытаться закричать и издавала сквозь сон страшное рычание. Его громкости и силы не хватит, чтобы себя разбудить, никого рядом не было, и я прекрасно осознавала, что я спала, но не управляла своим сном и не могла проснуться. Я продолжала рычать и пытаться себя укусить, будучи скованной по рукам и ногам сонным параличом. Меня несло все глубже к ядру земли, и присутствие подземной сущности ощущалось все ближе и ближе. Встреча была неизбежной, я не проснусь, поэтому я решила немного успокоить себя: он не мог причинить мне никакого физического вреда. Это было что-то абсолютно другое, оно не было насильником и могло, скорее, обнять меня, долго быть со мной рядом в подземной пещере, смотреть на меня, что-то сопеть мне в лицо. Оно меньше, чем человек среднего роста, величиной, скорее, с ребенка или карлика. Мохнатое, с детским лицом, но при этом что-то очень древнее. Оно не могло меня убить, но смогло бы оставить с собой жить под землей. С ним было очень не по себе, и хотелось отчаянно вырваться наружу, оттолкнуть, исцарапать, но оно маленькое и причинить ему вред было также невозможно, словно сильно ударить назойливого котенка.