Князь взял руку дочери и поднёс к губам.

– Etes-vous prêt? Serez-vous la plus belle au théâtre?

– Oui, papa! Je promets.

Князь долгим взглядом смотрел на Кити. Его малышка выросла и превратилась в прелестную особу. Князь улыбнулся своим мыслям, но что-то спугнуло его улыбку.

– Kitty, tu as déjà appris quelque chose de ton mentor.

– Alors Quoi?

– L'odeur monstrueuse de citron[3]!

Кити звонко рассмеялась.

Наконец наступил тот самый долгожданный вечер, когда Кити впервые представят свету. И сделать это должна будет Мари.

Мари сидела в своей комнате перед зеркалом и наносила последние штрихи своего образа. Она заметно нервничала и торопилась. Мари натянула шляпку и последний раз окинула своё отражение критичным взглядом. С сурьмой для бровей она, конечно, переборщила, но времени на исправление не было. Мари нацепила на нос пенсне и, взяв свою трость, поспешила на выход.

Князь прохаживался по холлу в одиночестве. Каждый его шаг сопровождало гулкое эхо. Князь посмотрел на свои карманные часы и в нетерпении взглянул на лестницу. Князь замер, не веря своим глазам. К нему плавно спускалась маленькая фея в белом шёлке и кружеве. Князь всегда знал, что улыбка его дочери способна растопить айсберг, но сегодня… сейчас, в этот момент, Кити улыбалась так, что солнце обязано было взойти вновь.

Кити спустилась и подала руку отцу. Князь поцеловал руку дочери и заглянул в её звездные глаза:

– Kitti, magnifique briseuse de règles[4].

Эту семейную идиллию нарушил громкий стук трости о кафель. Князь и Кити обернулись на звук и увидели спускавшуюся к ним графиню Валевскую. Она ковыляла подобно черепахе, при этом трость её издавала слишком громкий стук. При этом Мари умудрялась что-то ворчать себе под нос.

– Надеюсь, там не будет сквозняков. Я всегда после театра страдаю грудной жабой. Милая, ты захватила шаль? Не хватало ещё слечь после этого.

Кити еле сдерживала свою улыбку, глядя на отца. Его выражение лица не скрывало ни в коей мере его отношения к графине и её внешнему виду.

– Графиня, при всём моём уважении, – начал князь, – хочу вам заметить, что вы слишком ворчливы, брюзжание ваше, боюсь, не позволит нам получить удовольствие от предстоящего посещения театра.

– Я предвкушаю чудесный вечер. Нужно всем думать о хорошем, – сквозь слёзный смех произнесла Кити.

– Нужно думать о здоровье, – подытожила графиня и, проходя мимо Кити, подмигнула ей. Потом Мари, как должно, взяла князя под руку и поковыляла с ним к выходу.

– Я убит! – сквозь зубы проронил князь.

Экипаж князя Ольденбургского, запряжённый лихой четвёркой, мчался на закат. Дорога была неровной и извилистой. Экипаж то и дело подбрасывало, как кукольную каретку.

Мари ногтями вцепилась в обивку сиденья и что есть мочи пыталась не подавать и вида на неудобство.

Колёса экипажа грохотали, ветер свистел, а спокойный князь сидел напротив Мари и изучающие её разглядывал. Это было худшее стечение обстоятельств. Да ещё и Кити внесла свою лепту. Мари казалось, что если она ещё хоть слово услышит касательно этого «Соловья», она добровольно сойдёт с экипажа на полном ходу.

Но Кити воодушевленно продолжала:

– Одна графиня, очень впечатлительная, слушая «Соловья», в середине арии лишилась чувств. А когда пришла в сознание, сказала, что это было лучшее, что когда-либо с ней происходило в жизни.

– Бедная та графиня, должно быть, скучная у неё была жизнь… – пробурчала Мари.

– Говорят, после одной или двух арий он уходит со сцены, идёт по чёрному выходу, где его уже ждёт экипаж, и спешно уезжает. Толпа поклонниц пытается засвидетельствовать ему своё почтение, а он скрывается от них.