Сам Иннокентий сидел за столом и смотрел в окно на падающий снег. Он не обернулся, когда Арион вошел.

– Мама сказала, что вы придете, – произнес он, не поворачиваясь. Его голос был ровным, лишенным интонаций. Голос старика в теле подростка.

Он был высоким и худым, почти прозрачным. Темные волосы падали на лоб. Когда он наконец повернул голову, Арион встретился с его взглядом. Умные, холодные, почти черные глаза. Взгляд человека, который видит мир как набор схем и формул. В нем не было ни страха, ни враждебности. Только отстраненное, анализирующее любопытство. Он рассматривал Ариона так же, как Арион рассматривал его.

– Меня зовут Арион. Мы старые знакомые с твоей мамой.

– Я знаю, – сказал Кеша. – Она рассказала. Вы… психолог.

– Был им. Сейчас нет.

– Людей не бывает бывших, – возразил мальчик с легкой, почти незаметной усмешкой. – Меняются только вывески на дверях.

Арион сел на единственный стул. Тишина была вязкой. Он понимал, что обычные вопросы – «Как дела в школе?», «Чем увлекаешься?» – здесь не сработают. Они будут восприняты как грубое, примитивное вторжение.

– Ты хорошо рисуешь, – сказал Арион, кивнув на стены. – Очень точно.

– Точность – это единственное, что имеет значение, – ответил Кеша, снова отворачиваясь к окну. – Все остальное – эмоции. Шум.

Он не хотел говорить. Он выстроил вокруг себя идеальную защиту. Стену из холодной логики и молчания. Арион уже думал, что эта встреча – полный провал. Но тут мальчик снова повернулся.

– Хотите сыграть?

Он кивнул на старую шахматную доску, стоявшую на низком столике у кровати. Фигуры были расставлены.

– В шахматы? – удивился Арион.

– Это лучший способ поговорить. Меньше слов, больше смысла.

Арион принял вызов. Он сел за доску. Кеша играл белыми. Его первый ход был стандартным, книжным. Но уже через несколько ходов Арион понял, что играет не с подростком. Мальчик играл агрессивно, непредсказуемо, жертвуя фигуры ради стратегического преимущества. Он не просто играл. Он думал. Он просчитывал варианты на много ходов вперед. Его тонкие, длинные пальцы двигали фигуры с такой же холодной, отстраненной точностью, с какой его карандаш вырисовывал трещины на фарфоровых лицах кукол.

Они не произнесли ни слова за всю партию. Только щелчки передвигаемых фигур и шум снега за окном. Это был поединок двух интеллектов, двух мировоззрений. Арион пытался прочесть его по его игре, по его тактике. Он видел в ней любовь к сложным, нелинейным решениям. Презрение к материальным потерям ради главной цели. И невероятную, почти жуткую концентрацию.

Партия длилась почти час. Арион проиграл. Не разгромно, но безоговорочно. Кеша загнал его в цугцванг – ситуацию, когда любой ход только ухудшает позицию.

Он поставил мат его королю.

– Шах и мат, – произнес он своим ровным голосом. – Спасибо за игру.

Он встал, давая понять, что аудиенция окончена. Их первая беседа завершилась. Беседа, в которой не было ни одного вопроса и ни одного ответа. Но Арион узнал больше, чем если бы говорил с ним час. Он увидел его ум. Блестящий. Холодный. Безжалостный. Ум, который не отвлекается на эмоции. Который видит мир как большую шахматную доску. А людей… людей, скорее всего, как пешки, которые можно и нужно жертвовать ради победы в какой-то своей, никому не понятной, большой игре.

Через несколько дней Арион пришел снова. Ирина встретила его на пороге с немым вопросом в глазах, но он лишь молча прошел к комнате Иннокентия. На этот раз он принес с собой небольшую картонную коробку.

Кеша сидел в той же позе, за тем же столом, глядя на улицу. Шахматная доска была убрана. Комната снова казалась неприступной кельей. Арион вошел и, не говоря ни слова, поставил коробку на стол перед мальчиком. Потом сел на свой стул и стал ждать.