Сегодня утром наши с Настей будильники вошли в унисон – мой наигрывал бодрую мелодию, а Настин синхронно озвучивал голос женщины-робота, рефреном возвещавший о том, что сейчас «девять часов ровно». Я проснулся и кувырком, как я обычно это делаю, скатился с матраса и вскочил на подоконник в одном исподнем. Я глубоко вдохнул свежий предштормовой питерский воздух и начал изображать девушку с улицы красных фонарей Амстердама, танцующую в окне. Сегодня суббота и у работниц паспортного стола в доме напротив выходной, а то бы они смогли наблюдать за голыми ногами тридцатисемилетнего мужчины, форма которых была отточена в своих мускульных изгибах многолетними ежедневными хождениями пешком как минимум по 10 км в день. Я расправил плечи, слился с окном, повелевая раскачивающимися от ветра проводами и протеичными облаками. Солнце показалось со стороны Невы, озаряя лицо Насти. Ее веки вздрогнули, Настя проснулась. «Доброе утро, Настя», – сказал я. «Доброе утро, Рома», – сказала Настя. Мы налили по стакану воды, чокнулись друг с другом. Воду натощак мы пьем каждое утро. Мы улыбнулись друг другу так нежно и приторно, как улыбаются только голливудские звезды на красной ковровой дорожке перед вспышками телекамер. Это такой вид улыбки, который своей гипертрофированной нарочитой искусственностью, отрицающей всякую рефлекторную мускульную естественность, становится в какой-то момент более естественным, чем сама жизнь. Мы с Настей идеальные актеры Дени Дидро, вживающиеся в роль, но оставляющие холодной свою голову.

Настя проснулась с искринкой в глазах. Судя по всему, период адаптации к ее новому курсу антидепрессантов подошел к концу. Мы обнялись и застыли на мгновение. Я полушутя прижал Настю к себе чуть сильнее, и она тоже полушутя пискнула, как куколка. Сильнее прижимать Настю я не стал. Настя начала делать йога-зарядку на матрасе, а я включил умницу Александра Маркова, одну из его многочисленных лекций из курса по «Философии искусства», где Александр вещал об этимологии древнегреческих понятий мимесис, диалог, deus ex machina и др. Так вот мимесис не имеет ничего общего с подражанием кому-то или чему-то, а являлся для греков синонимом изображения – то есть нельзя подражать природе, вещи, человеческому действию, но можно буквально изображать то или иное природное явление, вещь или действие. Диалог в древнегреческом не имел никакого отношения к разговору между двумя участниками, и все поздние триалоги и полилоги – это ошибочные конструкты. Приставка «диа» означала на греческом «говорение через», то есть попросту процесс общения одних с другими; deus ex machina – это латинское переложение греческого принципа божественного вмешательства в ход трагедии, а попросту кран, или специальная театральная машина («эорема»), доставлявшая актера, изображавшего бога, на сцену (так как боги в Др. Греции обладают бесшумной походкой и, следовательно, не топают).

После зарядки Настя пошла нарезать апельсин и яблоко, чтобы потом смешать его с ряженкой и орешками – это наш стандартный зачин завтрака. В это время я быстро сделал свой комплекс йога-упражнений и оделся. Я пришел к Насте на кухню – сегодня на кухне на удивление было пусто, и мы даже станцевали с Настей небольшой менуэт, который выглядел весьма неуклюже, отчасти по моей вине, но сам факт танцев на коммунальной кухне искупал его неуклюжесть. Потом мы взяли свои тарелки и включили последний выпуск новостей на канале Euronews, по которому показывали много репортажей про беженцев и войну на Ближнем Востоке. Мы сочувствовали беженцам и негодовали по поводу войны на Ближнем Востоке. Репортаж про беспрецедентную засуху в Эфиопии и возникший в этой стране продовольственный кризис сподвигнул нас застыть с ложкой у рта, но, слава богу, ненадолго, так как жизнь продолжается и мы еще же молоды. Чем мы можем помочь несчастным эфиопским детям? Приютить одного из них в своей пятнадцатиметровой комнате? Надо подумать…