Жить Пашка продолжал с ребятами, которые теперь регулярно варили уху, мамалыгу* и запекали в углях ставриду.

– Лафа, – чавкая душистый сочный кусок, щурил кошачьи глаза Шкет.

– Угу,– соглашались остальные.

В конце января ударили сильные морозы, а потом за городом неделю гудела канонада, и полыхали зарницы у горизонта, подходила Красная Армия. В центре города спешно эвакуировались военные учреждения, с рейда исчезли французские с английскими миноносцы, а вечером 7-го февраля в Одессу входила кавалерийская бригада Котовского*. Буржуи с интеллигенцией тут же попрятались по домам, простой люд радостно встречал освободителей.

Был в толпе и Пашка с друзьями, радостно швырявшие вверх шапки. Потом он расспрашивал определявшихся на постой бойцов о брате, но никто о нем не слышал. Николай как в воду канул.

Из центра Пашка тут же отправился на Ланжерон, где получил у Васалаки расчет, а утром, направился записываться в Красную Армию.

– И на хрена тебе это надо? – почесываясь и зевая в свете чадящей плошки, спросил Марко. – Мне что красные, что белые, один черт.

– А чтоб такие пацаны как вы, не жили в катакомбах,– чуть подумал Пашка. Затем пожал всем руки и исчез во мраке

– Ты того, если не возьмут, возвращайся! – крикнул вслед Шкет.

Добравшись в центр города, уже расцвеченный красными флагами, парнишка поозирался и подошел к группе бойцов, гревшихся у дымного костра в сквере. У них выяснил, что запись идет на Канатной. Эту улицу он знал, там находились казармы бывшего юнкерского училища, двинул туда.

Часовой на территорию казарм не пустил и кивнул на особняк напротив – топай туда, там набирают. Пашка перешел булыжную мостовую, над входом висел плакат – красный боец в буденовке и с винтовкой тыкал вперед пальцем и слова «Ты записался добровольцем?»

– Это мы враз, – потянул на себя ручку двери мальчишка.

Очередь вопреки ожиданиям, внутри была небольшая, человек пятнадцать.

– Кто крайний?

На него удивленно уставились, а потом один, по виду студент в форменной фуражке и кургузой шинели сказал «я».

– Зря пришел, хлопче, годами не вышел, – пробасил здоровенный дядька в домотканой свитке.

– Тебя не спросил,– огрызнулся Пашка и пристроился сзади. Очередь продвигалась быстро, зачисленные выходили одни с радостными, другие решительными лицами, держа в руках бумажки.

– Следующий, – вышел студент, пряча свою в карман.

В кабинете с высоким потолком и широкими окнами, за столом сидели двое, в гимнастерках перетянутых ремнями, сбоку в красной косынке девушка, передней пишущая машинка «Ундервуд».

– Ты чего пришел, пацан? – не предлагая сесть, поднял бритую голову на Пашку старший.

– Как чего? Записаться в Красную Армию,– сдернул с головы картуз.

– Тебе сколько лет?

– Четырнадцать, – прибавил себе год Пашка.

– Рано тебе еще в армию, топай домой и пригласи следующего.

– И ничего не рано, – упрямо выпятил подбородок. – Я уже раньше служил у красных.

– И где ж это ты служил? – недоверчиво хмыкнул второй, с перевязанной рукой и в кубанке.

– В первом, а потом втором полку 5-й Заднепровской дивизии.

– Кем?

– Сначала вторым номером на пулемете, а потом связным.

После этого оба рассмеялись, – ну и здоров же ты врать парень!

– И ничего я не вру, – обиделся Пашка. – В первом полку у нас был комиссар Трибой, а вторым командовал товарищ Бельский.

– Трибой говоришь? – переглянулся лысый со вторым, а затем, покрутив ручку, снял трубку стоявшего рядом телефона.

– Алло, барышня, мне 8-16. – Петр Иванович? – сказал через минуту. – Здорово, это Смирнов. У нас тут пацан, просится добровольцем, говорит, служил с тобой. Что, подойдешь сам? Добро, ждем (дал отбой).