– Ты про власть Советов? – припомнил Антонов.

– Да. Избираемых равным и прямым, безо всяких цензов, голосованием Советов. И чтоб власть действительно принадлежала им, а не какой-нибудь политической партии, не очередной сраной элите. Всем. Фабрики и земля принадлежат тем, кто работает на них, а власть – всем. Безо всяких условий. Чтоб народ не был отчуж… отчужден от власти. Никогда в истории такого не было, Саня, а у нас должно быть, иначе зачем это все…

Глава 9

Комиссар Объединенной народной армии Александра Гинзбург

Январь 1920 года

– А вот в Большую войну, когда Князев еще ротой командовал, добыл наш интендант под Рождество нам цельного хряка. Здоровенного такого, матерого. А в наряде по кухне как раз городские стояли, антилигенты мобилизованные. Кто ж знал, что допрежь они мясо только во щах и видали. Энти ухари свина сперва из клети выпустили, а опосля стали гонять по всей кухне – кто со штыком, кто с ножом, кто с топором. Какое там! Хряк-то половчее их оказался! Друг друга чуть не поувечили, дурачье. А хряк выскочил через двери на плац, а там учения как раз шли, так он самому Князеву в ноги кинулся!

Сидящие у костра нестройно засмеялись. Уговор был: сегодня дурное не вспоминать и не грустить. Само то, что удалось развести огонь и спокойно посидеть возле него несколько часов, было редким, удивительным везением. А у кого-то еще нашлась бутылка не самогона даже, а настоящей казенной водки в вещмешке – чудо. Так стоило ли портить эту ночь жалобами на судьбу?

– Князев оборачивается и видит, что в ногах у него визжащий свин, а прям на него несутся три здоровенных лба, расхристанные, с ножами и топором, – продолжал ободренный рассказчик. – Он и как на них заори! В четыре этажа завернул, твою дивизию! А свин, не будь дурак, чуть не спасся, уже до постов добежал, караульные его из винтовок расстреляли, что твои охотники. Умники потом до конца наряда свинец из мяса выковыривали.

Январь, длинный месяц, благословленный тридцатью одним днем, неумолимо подходил к концу. Отступление, беженцы, мороз, голод, волки… Тысячи раненых, из которых выжили сотни… Потери в боях и вне боев – люди уходили, чтоб обменять себя на родных. Собранная было в единый кулак Народная армия снова начала расползаться; огромных усилий стоило сохранить установленный Князевым порядок, не допустить деградации армии до сборища бандитских шаек. Вернее, замедлить эту деградацию – насколько это в человеческих силах.

Страшным и кровавым выдался январь – и все же это был счастливый для Саши январь, последний, она знала, счастливый месяц ее жизни. Муж был рядом, и многих друзей удалось повидать напоследок. И вот дни эти подходили к концу. Чтоб оказаться в Москве до первого февраля, выехать в Моршанск следовало завтра на рассвете. Последнюю ночь с товарищами, которых она больше никогда не увидит, Саша не хотела тратить на пустые сожаления.

– Да чего там свин! – вступил следующий рассказчик. – А вот я служил с Князевым, еще когда он взводом только командовал! Как-то входит он к нам в казарму, а там…

Бутылка обошла круг. Каждому досталось по глотку, но усталым истощенным людям этого хватило, чтоб слегка захмелеть. Саша теснее прижалась к сидящему рядом мужу.

– Эх, а я с Федором здесь уже знакомство свел, на Тамбовщине, – вступил еще один рассказчик. – Сперва наши косо на него смотрели, чего это, мол, пришлый да нами командовать станет. Но как повидали его в деле, поняли, что он дело свое крепко знает и слов на ветер не бросает…

Испачканную кровью Князева листовку с фотографией детей Саша носила возле сердца – вместе с фотопленкой, запечатлевшей мертвое, с зияющими ранами тело.