Истинное остроумие человечно. Ему враждебно всеобщее слепое отрицание и беспощадное разрушение. Основание остроумия – не вселенский нигилизм, а высокие эстетические идеалы, во имя которых и ведется критика. Поэтому смех – сила, столь же отрицающая, сколь и утверждающая. Он служит демократизации общества. Когда это демократизирующее, поднимающее и развивающее формы общественности воздействие истинного смеха проявляется остро и непосредственно, тогда он прямо и непосредственно выступает как сила, открыто враждебная всем формам неравноправия, деспотизма, узурпации, самовластия, фюрерства.

Над чем же смеется человечество в лучших произведениях своей культуры?

Улыбка – одна из первых реакций ребенка на окружающее. Детство человечества знало и слезы, и смех. Комическое в искусстве появилось в глубочайшей древности, на заре цивилизации. В древнейших произведениях древнейшей в мире культуры – в индийских ведах – сохранились комические сценки, разыгрывавшиеся народными актерами. В одной из вед – «Ригведе» – в качестве комедийного персонажа предстает бог Индру. Бог изображен опьяневшим от излишнего употребления жертвенного напитка сомы. Страх перед непознанными силами природы и народная фантазия создали богов. А сила и мудрость народа научили его смеяться над богами.

Разделение общества на классы привело к тому, что оружие смеха стали применять в ходе острой политической борьбы. В комедиях Аристофана перед нами проходит вся умственная и политическая жизнь Афин V века до н. э.

Боги Греции олицетворяли незыблемость старого мира. Протест Прометея против олимпийцев породил трагедию и похитителя огня и богов, которые были, по выражению Маркса, трагически ранены насмерть Эсхилом. Закат рабовладельческой системы, ее последний фазис породили неверие в богов и «Беседы» Лукиана. Эсхил отразил трагическое начало гибели старого мира. Лукиан – его окончательную комическую гибель.

Герцен писал: «В древнем мире хохотали на Олимпе и хохотали на земле, слушая Аристофана и его комедии, хохотали до самого Лукиана. С IV столетия человечество перестало смеяться,– оно все плакало, и тяжкие цепи пали на ум средь стенаний и угрызений совести. Как только лихорадка изуверства начала проходить, люди стали опять смеяться»[29]. И все-таки нельзя представлять себе эпоху Средневековья как время отсутствия смеха. М. Бахтин в своей книге о Рабле раскрыл могучую народную смеховую культуру Средневековья: народный карнавальный смех, не щадивший никого и ничего. В одной из пародий на молитву «Отче наш» вместо традиционного обращения к «Богу Всемогущему» звучало обращение к «Бахусу всепьющему».

В эпоху Средневековья ваганты выступали с пародиями на церковные гимны и обряды. Едкая и острая сатира этих «бродячих клириков» была направлена против лицемерия, продажности, жадности духовенства, а порой и против самого святейшего и пресвятой курии:

Осмеянием выродившихся потомков некогда могучего и славного рыцарства проводил его в царство теней Сервантес, создав трагикомический тип странствующего гидальго – борца с ветряными мельницами. «Дон-Кихот» – комедия рыцарства.

Отживший феодальный мир уходил в могилу, сопровождаемый не только победными звуками «Марсельезы», но и грозным саркастическим смехом Вольтера, и остроумной насмешкой Бомарше, и колючей иронией Гейне, и едкой сатирой Свифта.