Ночной гость прыгнул с чердака на лестничную площадку, спустился на этаж, заглянул в коридор. Так и есть, стоит женщина в коридоре общежития, читает. Естественно, про любовь. Не утомилась. Раньше смешило, теперь потихоньку начинает восхищать. За прошедшие годы многие умения Магницкого притупились: хуже стал подтягиваться, медленнее взбирается по пожарной лестнице, ни черта не видит на чердаке, неудачно прыгает, но крадётся по-прежнему великолепно, как тигр в кустах. На одном дыхании, беззвучно, веточка под ногой не хрустнет! Да и откуда в коридоре веткам взяться? Слава богу, обычный шлифованный пол из мраморной крошки, как огромнейший кладбищенский памятник восемьдесят метров длиной. Остался последний шаг. Сейчас схватит, кинет через плечо – и айда скакать вниз-вниз-вниз по лестнице, проваливаясь в глубинные тартарары, словно падая на дно колодца, до той самой нижайшей, подземной комнатки-душегубки без окон и дверей, где на жестоком невидимом бетонном полу легко навсегда задохнуться от адского счастья. Ну, не навсегда – до следующей жизни.

– Так и знала, что сегодня явишься, – Нина отворила дверь и вошла в комнату первой, даже не обернувшись для порядка.

– Откуда? – полюбопытствовал муж, заходя следом, глядя на разобранную постель и скучно вздыхая.

– Обидчив стал очень, – пояснила жена, включая свет, оборачиваясь с иронической улыбкой. – Обидчивость – твоя всегдашняя ахиллесова пята.

Что правда, то правда, наверное, поэтому среди ночи Магницкий вдруг подхватился и убежал обратно в вагончик, подгоняемый также неприятным ощущением, что спортивный человек в тёмном трико и белых кроссовках вернётся и разберёт его забор до последней плашки. Сбежал от семейной жизни, хорошо – не через крышу. Развелось во время перестройки столько кругом хозяйственной шантрапы, что дом на час нельзя оставить без присмотра.

Крутиться на узком топчане оказалось ещё более неудобно, чем прежде, весь только измучился, и на работу подскочил раненько. Секунду размышлял, какой предпочесть путь. Свой ли обычный, самый короткий: сначала под горочку, потом через дворы, трамвайные рельсы, минуя по очереди спортплощадку, проспект, рощу – и практически мы уже на месте. Двадцать минут ровно. Но во дворах такая грязь, что подумать страшно! Прошлый раз вон как врюхался, по самые уши. В темноте не туда прыгнешь, и всё! – придёшь в институт свинья свиньёй. Тебе же ещё какая-нибудь сослуживица и мысли свои глупые выскажет: «Ах, Виктор Фёдорович, а мне говорили, вы в центре живёте! Только запамятовала – в общежитии или строительном вагончике?».

Помолчала бы лучше, ей-богу. Нынешние научные женщины такие противозины, каких десять лет назад представить было невозможно. Никакого снисхождения к пожилому программисту, так и норовят кольнуть, щипнуть да осмеять повеселей. Кабы был неженатый, ластились бы кошками, кофе горячий таскали наперебой со всех этажей института, как в прежние-то времена, в рот бы заглядывали, когда говоришь! А теперь нет, теперь, напротив, только бы им осмеять посмешнее женатого человека, выставить его абсолютным идиотом: женился, придурок, когда кругом такая красота необыкновенная витает!

Нет, не пойдём мы под горочку через дворы грязь месить, а напротив, в горочку двинем, на асфальт, под фонари, да на проспект, в свет цивилизации подадимся навстречу Европе, там ходьбы ровно полчаса будет, зато не врюхаешься. Другое плохо, не любит он ходить мимо своего прежнего дома, ныне сданного в бессрочную аренду с последующим выкупом. Тоска начинает грызть, жалко становится, а чего, спрашивается, жалеть? Что сгорит, то не сгниёт! Лучше про работу думать, это самый правильный рецепт для такого пешего человека, как пан Магницкий. Идёт он по тёмной улице, идёт, а сам мысленно уже на работе оказался: взял ключ от кабинета на вахте, расписался в журнале, открыл дверь, вошёл в комнату, включил свет, достал из стола папки с бумагами, врубил компьютер и поехал дальше программировать.