Не удостоился презрительной клички и врач Коваль. Мало кто знал, что в «Экотерру» его устроил сам Славко Тарасович. По словам тетки, Ажипа не мог ему отказать: все-таки школьный товарищ, а школьных товарищей на склоне лет можно пересчитать по пальцам.

Вася держал в руках упаковку с ампулами, не зная, кому вручить. Хотелось отдать непосредственно больному. А больной с закрытыми глазами безучастно лежал под шерстяными одеялами: в палате было холодно, лицо его, как пересохший чернозем, серое, землистое. На бороде – тусклое серебро щетины.

– Как он?

– Все так же, – за майора ответила пожилая женщина в белом халате.

Вася узнал ее не сразу: да это же Анастасия Карповна, бессменный городской депутат! Ей он и вручил упаковку: от фирмы «Экотерра».

– Сколько отдали?

– Нисколько, – ответил Вася.

О долларах, которые сын Забудских украл и пропил, он говорить не стал: не стоило никого расстраивать, тем более, больного. Может быть, он не спит и все слышит. Вскоре явился главврач, смуглый, интеллигентного вида мужчина, страдающий одышкой. Он попросил всех удалиться, за исключением Анастасии Карповны.

– Голубушка, вы ему сейчас так нужны!

– Спасибо, Рувим Тулович.

О Васе словно забыли, и он поспешил в «Экотерру». После тяжелой бессонной ночи впереди была не менее тяжелая поездка в Никопольский район: американцы уже интересовались закрытым марганцевым рудником, служившим заводским полигоном для испытания броневой стали.

Логику американцев трудно было понять: на полигоне уже пять лет не гремели пушечные выстрелы – нечего было испытывать, так как завод не работал. Здесь остались полуразрушенные железобетонные плиты, на которых крепили броневую сталь, а в штольнях плескалась днепровская вода, коричневая от ржавчины. Так что интересоваться было нечем. Но американцы в упрямстве не уступают украинцам: видимо, в каждом из них есть примесь украинской крови.

Джери велел срочно готовиться к выезду. Впрочем, веление относилось к одному Васе. Аппаратура уже была погружена. Леня и Вилли были одеты по-зимнему: в меховых шапках, в дубленках, на ногах – высокие теплые ботинки, какие носят русские десантники.

В компании американцев Вася выглядел экзотично: в черной, как сажа, курточке на байковой подкладке, в клеенчатой кепчонке, из-под которой торчала красная тесемка, в резиновых сапогах.

Глядя на своего шофера, Джери сокрушенно качал головой: экипируй так американца – и он сляжет с воспалением легких. Васе – хоть бы что. Приходила на ум догадка: а не течет ли в нем хмельная половецкая кровь? Джери где-то вычитал, будучи слушателем военного колледжа, что американские индейцы берут свое родство от степных азиатов: вольнолюбивые до самопожертвования, презирают вероломство. В этих степях половцы под натиском пришельцев сравнительно быстро нашли себе смерть, за океаном их участь разделили индейцы. На их прародине наступила очередь исчезнуть их потомкам. Дело теперь за пришельцами.

Уже на выезде из города Джери спросил, как себя чувствует доктор.

– Жить будет, – бодро заверил Вася. – С таким лекарством да плюс желание выкарабкаться… Григорьевич сказал по секрету: мне, говорит, болеть никак нельзя. У нас как: если человек не закончил главное дело, смерть дает ему отсрочку.

Пять суток Иван Григорьевич находился между жизнью и смертью. За все свои шесть десятков лет он ни разу так серьезно не болел. Болел ангиной. Тогда зверски простыл в подмосковном осеннем лесу. В тот день он под руководством своего наставника майора Фонарева отрабатывал тему: оборудование тайников в лесисто-болотистой местности. Вымок до костей, а уже кончался октябрь, лужи были подернуты ледком. Возвращаться в Москву, в холодное общежитие, радости было мало.