– Драга моя, престати бре![14] – пытался урезонить ее серб, но ничто не помогло, и та решительно потребовала, чтоб Несвицкий посадил их на ближайший самолет до Борисфена.

Шагая к больнице под резким мартовским ветром, Марина вспоминала глаза сестры при расставании. Те словно умоляли: ты же старшая, сделай что-нибудь, чтобы исправить мою глупость…

Она всегда была такой. Рассудительной, собранной, ответственной, в то же время порой срывающейся на дикие, уму непостижимые выходки.

Но – сестра. И она в беде.

Смолчать и обождать, рассчитывая, что ситуация с эпидемией рассосется… Не выход. Если умрет Миха, а то и сама Ольга, Марина себе не простит.

Сняв шубку в своем кабинете, Марина бросила сестре: начало обхода чуть задержится, ждите. Сама же понеслась в процедурный, где Николай, ушедший из дома на полчаса раньше, готовил зачарованный раствор, пополняя больничные запасы.

– Коля?

– Да, дорогая. Уже закончил. Что-то стряслось?

– Возможно – да.

Она не ошиблась в супруге. Выслушав Марину, не размениваясь на вопросы в духе «а ты уверена?», князь опрометью кинулся в приемную главврача и, проигнорировав изумленный взгляд секретарши, принялся набирать междугородний номер. Другие аппараты казенного учреждения давали выход только в местную сеть – из экономии.

– Деду звонишь? – спросила увязавшаяся за ним Марина.

– Бери выше, – сказал муж. – Помнишь Светислава Младеновича? Телохранителя и секретаря императора? Верней, начальника его охраны, генерала. Уж если он не в курсе сербских дел, то даже не знаю… Ваше высокопревосходительство? – заговорил он в трубку. – Николай Михайлович Несвицкий, волхв из Царицино, беспокою по сверхсрочному и серьезному делу. Уделите мне одну минуту? Спасибо. Есть информация, что в бановине Високи Планины на юге Сербии началась эпидемия неизвестной болезни с высокой летальностью. Сообщение поступило от жителя, работника местной администрации. В СМИ нет никаких известий. Так точно, жду у аппарата, – он прикрыл трубку рукой и шепнул: – Генерал встревожился, попробует сам немедленно с кем-то связаться.

Прошло примерно пять минут. Никто не проронил ни слова. В хорошо отапливаемой приемной было тепло, но от слов Несвицкого об эпидемии отчетливо тянуло холодком. Пока далеким.

– Да, господин генерал. Есть! Нахожусь в Царицине и жду дальнейших указаний, – он положил трубку на аппарат, уже кнопочный, но с витым проводом. – Зоя! – посмотрел на секретаршу. – Официально предупреждаю: услышанное вами – государственная тайна. Даже главврач не имеет права знать. Тем более – ваши подруги. Никто! По крайней мере, в течение ближайших суток.

Секретарша испуганно кивнула.

– Что сказал Младенович? – шепнула Марина в коридоре.

– Он пробовал выйти на знакомых в Сербии, но не преуспел. Телефонная связь с бановиной и с соседними районами прервана. Немцы, наверное, сносятся с гауляйтером и полицией по армейским каналам. Боюсь, если бы Ольга решилась позвонить попозже, то вряд ли получилось бы поговорить. Хорошо, что переступила через себя.

– Ты на нее не сердишься?

– Нет, конечно, – Николай буквально летел по коридору, разве что не взмыл к потолку. Никакой необходимости спешить не было: генерал велел ждать и явно кинулся к императору с докладом, а что тот решит – никто не знает. У царя своя обида – почему его дальний родственник Каравладимирович в свое время заискивал перед немцами, не попросил помощи у Варягии, а после первых военных неудач покорно снял корону, сдав Сербию новым хозяевам, о чем известно всем. – Тем более сейчас, когда жизнь Ольги и ее семьи в опасности, не время для обид. Под угрозой жизни тысячи людей. То, что немцы предпримут карантинные меры, не сомневаюсь. Организуют их хорошо, они это умеют. Но вот жизни оставшихся в зараженных районах их не интересуют. И сербов, и хорватских полицаев, и прочих недочеловеков. Фашисты!