Мы создали Вселенную, которая имеет смысл для живущих внутри нее людей. А, значит, и у нас, создателей, появился смысл.

Что это за смысл такой, спросите вы.

Посмотрите на небо. Если вы из той самой версии вселенной, то увидите на нем описание своей личной цели, которая является составной частью общей цели. Так называемой метацели, или как там ее. В общем, если вы ее не видите, то у меня для вас плохие новости.

В. (это я) проснулся сегодня утром от жуткой жажды. После вчерашнего вечера трудно вспомнить хоть что-то. Но потом мысли, все-таки, начинают проявляться, как на старинной пленке, которая опущена в раствор. Мы с А. принимали ЛСД. Поначалу было весело, до того момента, как А. начал блевать во все стороны. Наблевал в аквариум, из-за чего все рыбешки подохли. Я раньше и не знал, что можно блевать от ЛСД.

Я вышел на балкон, чтобы покурить, достал сигарету, вставил ее между зубов, и так и застыл. На небе появилось нечто странное. Цель изменилась. До этого у меня была цель работать в местной лаборатории для того, чтобы через пятнадцать лет выявить особенности измененного строения ДНК петрушки. Если честно, я никогда особо не задумывался о том, для чего я это все открою, просто следовал своей цели. Мне нравилось праздновать всякие разные незначительные открытия. ОНАТР живет так – сначала открывает что-то незначительное, а потом со всей силы это празднует. Ну и мы с моим закадычным другом тоже отпраздновали, даже не знали, что именно.

Но сейчас, когда я вышел на балкон, я ощутил резкий холод, какой бывает после резкого пробуждения от кошмара. Что это такое? Может быть, меня до сих пор не отпустило?

Я протер глаза и снова посмотрел на чистое голубоватое небо. Там высвечивались следующие слова, выпуклые, полные удивительной прямоты и холода.

Ты должен следить за матчами, которые проходят на кортах школы тенниса в Мидлточ, штат Номер Шестнадцать.

Я, чтобы вы понимали, живу совсем на другой стороне континента.

Нас с детского сада учили, что нужно строго следовать за написанной на небе целью. У нас не может быть собственных желаний и мыслей насчет этого самого большого куска жизни. Детишек, которые не понимали важности этого действия, жестоко наказывали. Директор называл это действо «порицанием», и от него кровь стыла в жилах. Не буду его описывать, просто поверьте мне на слово, это тот еще ужас. После таких индивидуальных занятий нарушать общественный порядок совсем не хотелось.

Я позвонил своему отцу и сказал, что моя жизненная цель изменилась. Он не мог поверить. Ты шутишь, сказал он. Разве я могу шутить о таких вещах, сказал я. Не может быть, сказал он. Да я не вру. И что же теперь делать, сказал он, голос у него сразу стал серьезным. А что еще мне делать. Нужно брать шмотки и переезжать в шестнадцатый штат. Но я понять не могу, что это за цель такая, следить за матчами. В этом и будет смысл моей жизни. Просто следить за матчами? Я позвоню в лабораторию, чтобы тебя перевели в шестнадцатый филиал, сказал отец. Хорошо, сказал я. И, знаешь, что, отец. Я так скучаю. Не могу понять, почему наши цели настолько разные, что мы не можем увидеться. Тихо, тихо, испугался отец. Вдруг они прослушают наш разговор и обвинят в осуждении великого плана. И что с того, сказал я. Цель есть цель, что они могут сделать. Собирайся и переезжай, сказал отец и бросил трубку.

На улице – жаркое лето 5342 года. Еще восемь лет до Великого Откровения, когда нам, простым смертным, по плану, должен был открыться смысл всего. Восемь лет холодного опустошения.

Но теперь куда мы поедем. Теперь только дожидаться смерти. Вот тут уж, действительно. Давай, может, потрахаемся. Не хочешь. Ну и ладно.