Мне нечего скрывать, я на улице живу, братуха. Я уличный, давай на „ты“. Мы привыкли, у нас нет дверей на улице. Мне пятьдесят два года. Я родился на Кавказе, в Баку. То есть в Азербайджане, в Кировской области, а сейчас я здесь, на улице. Приехал работать – кинули. Ну я пошёл на запой, документы, ну всё, короче, стащили. И началась у меня уличная жизнь. Выживал я целый последний год. Точно я не могу сказать, с какого числа, но целый год, это стопроцентно. Все эти морозы, я просто на улице картонку ложил и так спал.

Вон там ветродуй есть, на картонке ночевал. Тридцать два градуса мороза было. Через три дня меня увезли на скорой: двухстороннее воспаление лёгкого. Некуда было деваться: в автобус не приняли, места нету и в электричку опоздал. Пришлось там [ночевать], там половина хоть грееет, ну водка была, вот я себя поддерживал. И до утра так, на картонке. Ну в основном постоянно то здесь, то хоть где вот тут на Курском вокзале или в Подмосковье куда поехал. Где ты хочешь, так и живётся – так выживаем, короче. Друзья, знаешь, какие здесь, братан? Вот уличные есть, мы друг другу помогаем. А есть наоборот – воруют последнее. Даже могут тапочки…

– Даже тапочки украсть?

– Отвечаю – я без тапочек остался.

– Да ты что. А ты потому в тапках, что у тебя башмаки украли?

– Нет, у меня есть. Просто у меня нога болит, поэтому я их одеваю. Проснулся – и нету у меня тапочек и в носках я вышел на перрон. Там пацаны были, вот там убирают, на электричке работают – принесли мне тапочки. Это зимой было, я зимой в тапочках ходил. Я вырос в бедной семье, с восьмого класса я работал трактористом. Мать у меня работала дояркой. Семья большая была, десять нас. Самый младший я, ну, младшая сестра ещё одна, по мужскому роду я говорю. Потом поехал на заработки в Самару, раньше было лучше там. Поработал, приехал, в армию меня забрали. В армии отслужил два года, в Амурской области.

Здорово… [Дедовщина] была. Там так было: кто сильней, тот и выживает. А там каждый своё берёт. Там не было мой привет, твой привет, по-земляцки было, по-земляцки. Ну как бы: вот эти земляки, эти земляки соберутся, драка, всё было. Служили, ну молодые, дураки, здоровья много, а мозгов-то ни фига.

У нас только было знаешь, с кем? С армянами. Больше таких, ну, с чеченцами иногда бывало, а так с армянами. Как национальное, это всю жизнь, это всю жизнь идёт это. Тем более были молодые – это сейчас понимаем: на хрен нам это надо? А тогда не понимали. Мозгов нет, силы много. [Собирались группами: азербайджанцы против армян], по пятьдесят, по сто человек. Клянусь богом: кто с арматурой, кто с чем… Как стрелка, короче, как сейчас называют, да – стрелка. Собираются, вечером будет разборка: они своих собирают, мы своих собираем. Вечером идём туда все – бойня будет, всякое бывало.

Потом раз – ушли. Потом снова начинается, пока они поймут, где собрались, приходит дежурная часть, то есть дежурный по батальону. Чик, пострелял пару раз – и всех разогнал. Все кто кого быстрей побежал поспать, под одеяло. И на следующий день снова начинается, пока не разберёшься серьёзно. Пятьдесят человек там, пятьдесят здесь. Ну там – один на один спор идёт. С их стороны и с нашей. И бьются. Ну там, правда, ни ножа, ничего нет такого, чисто по рукам бьются: кто кого побьёт…

– Если, значит, азербайджанец армянина побьёт, то азербайджанцы победили все?

– Да – так получается. Бывало так: если, допустим, ихнего побили, то они, бывало, всё равно, на хуй… И, бывало, у нас – так же. Мы видим, что его побьют и всё – началось это безобразие! Короче, толпа – ты прикинь, человек сто? Кто с чем – все стоят, кто с ремнём, кто бляхой. Вот так бывало, когда я служил, отвечаю тебе.