В глубине души ей тоже хотелось танцевать вместе с дочкой на песке, бегать наперегонки с ветром и дразнить волны. Однако Джиллиан продолжала сидеть на месте, удивленно наблюдая за Грейс: интересно, где это она научилась так смеяться, петь и танцевать?

Девочка присела на корточки, чтобы выудить что-то из песка, а затем с радостным криком подняла находку над головой.

– Джилли-Дилли, смотри! Песчаный доллар! И совсем целый!

Ее радость передалась матери; Джиллиан подошла к Грейс и взяла в руки прогретый солнцем панцирь плоского морского ежа.

– Какой красивый! – Она провела ногтем по узору на верхней поверхности панциря. – Смотри, Грейси: похоже на лилию. А здесь, в центре – Вифлеемская звезда.

Грейс пришла в восторг:

– Ой, как здорово!

Джиллиан улыбнулась и перевернула панцирь.

– Говорят, если его разломать, оттуда вылетят пять белых голубей.

– Правда? – На личике Грейс появилось встревоженное выражение. – А если мы не захотим его ломать? Это ведь не обязательно?

Джиллиан убрала от дочкиного лица мягкие светлые прядки и ласково сказала:

– Мы ни за что не станем его ломать, Грейси. Никогда!

– Мама, смотри, что я принесла! Мы с бабушкой нашли их на пляже и сделали украшения. – Засмущавшись, она спрятала за спину пакет с ракушками и песчаными долларами. – Я сделала для тебя ожерелье!

Мать вытирала пыль с фигурок стеклянного зоопарка. Она бережно поставила на стол розового лебедя и, приподняв бровь, без улыбки посмотрела на Джиллиан.

– Что там у тебя? Покажи.

Джиллиан нерешительно отступила на шаг, протянув матери пакет.

– Я… сделала для тебя ожерелье. Из песчаного доллара. Меня бабушка научила.

Осторожно, чтобы не повредить хрупкое украшение, Джиллиан вынула его из пакета, любуясь идеально круглым панцирем. Она несколько часов перерывала песок в поисках самого подходящего экземпляра.

И тут Джиллиан с ужасом увидела песчинки, осыпающиеся на свежевымытый паркетный пол.

Она подняла глаза. Не замечая ожерелья, мать смотрела на испачканный паркет.

Сначала у Джиллиан задрожала правая коленка, затем левая, а затем и руки – она ненавидела, когда это случалось, потому что ее голос тоже начинал дрожать. И тогда мама злилась еще больше.

– Мамочка, прости меня, пожалуйста! Я нечаянно. Я сейчас сама все уберу. Я…

Мать не дала ей договорить. Она вырвала пакет с ракушками из рук дочери, и ожерелье упало. Джиллиан слышала, как панцирь раскололся от удара об пол, но не решалась посмотреть вниз.

На чистом полу крошечными слезинками поблескивал песок.

– Посмотри, что ты наделала! Уберет она… Да ты сроду ничего не убирала! Только напачкаешь. Почему я должна ходить за тобой, как служанка, и подтирать грязь? Мне это уже надоело! Слышишь? Надоело!

Голос матери постепенно срывался на крик. Джиллиан пожалела, что папы нет дома. При папе мать никогда не ругала ее так сильно.

– Прости меня, мамочка! Я не хотела!

– Не хотела она! Я тебя научу отвечать за свои поступки! – Мать больно схватила ее за руку и потащила за собой.

– Нет, мама! Не надо! Пожалуйста! – Джиллиан заплакала. Она знала, что слезы еще больше разозлят мать, однако сдерживаться не хватило сил. Она просто не могла снова туда войти. Ни за что! Она умрет, если вновь там окажется.

Свободной рукой мать открыла дверь в подпол.

– Посиди-ка тут, подумай над своим поведением!

Громко крича, Джиллиан отчаянно пыталась хоть за что-нибудь ухватиться, но пальцы соскальзывали с гладких окрашенных досок дверного проема. Мать затолкала ее внутрь и заперла дверь. От страха у Джиллиан перехватило дыхание: она находилась в кромешной тьме, словно у монстра в пасти. Казалось, что из темноты на нее смотрят чьи-то лица; кто-то невидимый и бесшумный, как дуновение ветра, подходит к ней близко-близко, касается ее шеи, проводит пальцами по спине.