Баня представляла собой маленькое, одноэтажное темно-коричневое здание из дерева с кирпичной трубой, уходящей вверх, и печкой, куда подкидывали дрова. Сейчас, вблизи за стеклом, покрытым копотью, Оксана видела уже тлеющие угли. В больших светлых окнах горел свет от керосиновых ламп.

Мужик на вид лет сорока, худой, с перекошенным, как после инсульта, лицом, покрытым плотной щетиной, в тканевой темно-синей кепке, сползающей набок, первый обратил на девушку внимание.

– Ты кем будешь, нах-нах? – тут же спросил он, как-то странно на нее глядя.

Оксана неловко поежилась. Не нравились ей настолько пристальные взгляды.

Следом на нее посмотрел и другой мужичок – с доброй, веселой улыбкой, полненький и низенький по сравнению с первым. Лицо его гладко выбрито, а темные влажные волосы взлохмачены полотенцем. Щеки раскраснелись, словно сам он только-только вышел из бани.

– Так это Оксана, внучка Нинки. Слышал, новой сторожилой будет, – ответил он тому, что в кепке, а Оксана так и не смогла выдавить из себя хоть слова.

– Ну чего ты молчишь, нах-нах? – усмехнулся первый. – Мыться, нах-нах, пришла, так иди, нах-нах. Нет там уже никого, нах-нах.

– Ага, – кивнул пухлячок. – Только оставь баннику соли с куском ржаного хлеба и обязательно в кадушке немного воды и рядом кусок мыла небольшой. Он у нас вредный, часто ожоги любит оставлять первым и особенно последним, кто в бане остается, поэтому по одному там редко купаются.

– Спасибо, – чуть ли не заикаясь сказала Оксана, для верности кивнув.

Сейчас не верить в то, что говорят местные, было бы глупо с ее стороны. Особенно после того, что видела сама своими глазами. Даже чувствовала их прикосновение к себе и обжигающий холод.

Девушка невольно вздрогнула, что не укрылось от мужчин.

– Да не бойся ты. Вот страх вообще не нужен. Лучше выполни, что нужно, да игнорируй. Страхом эти мелкие сущности только питаются, – задорно подбодрил ее пухлячок. – Меня, кстати, Петрович зови, а матерщинник у нас Иван Степанович. У него самый лучший спирт и хмель во всей деревне. Ко мне за свечками обращайся. На моем участке, знаешь, как пчел много, а меда… мм… – Петрович состроил блаженное выражение лица.

– Если поможешь в огороде, нах-нах, отдам тебе, сколько хочешь. Стас сказал, что уж очень тебе понравился мой самогон.

Щеки Оксаны стали пунцовыми. Хотелось со всей силы вломить Стасу, а после вспомнилось, что он сам говорил тут об осведомленности людей про жизнь буквально каждого. Вот что значит людей телевизора лишили вместе с Интернетом. По городу Оксана начала скучать еще сильней. Там даже соседей по именам не знаешь, не то что лезть в их грязное белье.

– А у меня хлеба нет с собой… и соли, – смущенно добавила девушка, смотря в приоткрытую дверь бани и уже сомневаясь, а так ли уж ей туда надо.

– Так на, дочка. – Пухлячок Петрович взял из плетеной маленькой корзинки кусок мягкого хлеба и обильно посыпал его солью, после чего уверенно протянул Оксане. – Главное – не бойся.

Оксана с благодарностью кивнула, одной рукой удерживая простынь с чистым бельем, полотенце, а другой – кусок хлеба с солью, после чего зашла в баню.

За порогом ее встретила просторная уютная комната со столом, покрытым белой скатертью, на больших чистых окнах висели белые кружевные занавески. Стол со всех сторон окружали широкие деревянные скамейки. На полу лежал маленький вытоптанный коврик, за которым была дверь в предбанник.

Положив кусок хлеба с солью на стол, Оксана быстро сняла с себя всю одежду, жалея, что второпях забыла шампунь с бальзамом и гель для душа в городе купить, но все же радуясь, что дома у бабушки откопала кусок хорошего мыла, вкусно пахнущего травами.