– Опять возле магазина сидела с этими алкашонами?

– Мамочка, дай я им что-нибудь вынесу. Им не хватило. У них душа горит.

– В буфете осталось полбутылки хереса. Можешь взять. Херес не хуже портвейна. Только сама не пей.

– А конька нет?

– И не мечтай. Коньяк я им не дам.

– Ну, пожалуйста. Я тебя очень прошу.

– Не дам и все. Не для них куплено.

– Ах, так! А если я тебе кое-что скажу? – Дарья уклончиво и скромно отвела глаза, словно бы безразличная к тому, что мать ей на это ответит, и в то же время совсем не безразличная.

– Ну, что ты мне такого скажешь? – Наталья не то чтобы забеспокоилась, но, не показывая вида, слегка насторожилась. – Все, что ты можешь сказать, я тысячу раз уже слышала.

– А если я… – Дарья кашлянула, словно у нее так некстати (а на самом деле весьма кстати) запершило в горле, – выхожу замуж?

Она с жалобным видом коснулась горла, привлекая к своему кашлю большее внимание, чем к словам.

– Ты уличная девка! Кто тебя возьмет!

Дарья совсем не обиделась на девку, словно в устах матери это была лучшая похвала.

– Представь себе, берут. И даже очень охотно. Я сама удивляюсь. Наверное, за мои сисечки.

– Замолкни. Противно слушать.

– Молчу, молчу.

– И кто же этот несчастный? За кого ты выходишь? Впрочем, что я спрашиваю! Это абсурд! Сюрреализм. – Наталья подобрала бранное словечко, подобающее жене художника, который сюрреализма не признает. – Ну, что ты молчишь?

– Ты же сама мне велела. А насчет сюра… нет, наоборот, это классика. Я выхожу за Виктора Карповича Подорогу.

– Девоньки, вы слышали? – Наталье понадобились свидетели столь крамольных речей. – За этого пропойцу и забулдыгу! Да пусть меня бульдозером переедут, бензопилой распилят – не позволю.

– Подорога, мамочка, не пропойца. Он – лучший ученик отца. Можно, сказать, продолжатель и систематизатор. К тому же у него, как и у отца, дар предсказания.

– И что же он предсказал?

– Что мы с ним поженимся.

– Ой, смех! Ой, держите меня! Надо же быть такой дурой! Выходить за сорокалетнего мужика!

– И не только это. Он предсказал, что у нас родится необыкновенный ребенок, саошьянт.

– Ну что ты несешь! Ты хотя бы знаешь, кто такой саошьянт?

– Знаю, хотя могу ошибаться.

– Ну?

– Сын Заратуштры. Вернее, один из трех сыновей, которым надлежит родиться.

– Так от кого ты родишь? От Подороги или Заратуштры?

– Мамочка, ты бываешь вульгарна…

– Нет, ты мне объясни. Тебе задурили голову, а я оказываюсь вульгарной…

– Заратуштра – это мистический жених.

– Белая горячка! Типичная белая горячка! Слышал бы отец все эти бредни!

– А он слышал…

– Как он мог слышать?

– Очень просто. Мы с Виктором Карповичем говорили, а он слышал и даже кивал?

– Где и когда?

– Здесь и сейчас.

– Так он с вами? Возле магазина? Пьет портвейн?

– Пьет-то он не особо. Но он с нами, возле магазина.

– Боже мой, нам же послезавтра лететь! – воскликнула Наталия и зажала себе рот ладонью, словно от таких бессмысленных восклицаний никогда ничего не менялось.

– Не знаю. Мне он об этом не сообщал. Похоже, что он никуда не полетит. Он мне обещал, что Ефимушку навсегда отдалит и теперь все время будет со мной.

– Да пойми ты, дуреха, что отец болен. Ему надо лечиться, – напустилась на дочь Наталья.

– Чем он болен? – Заметив, что все от нее отвернулись, Дарья не знала, на кого смотреть и кого спрашивать. – Чем? Чем?

– А то ты не знаешь! У него насморк, – сказала Наталья и сама высморкалась. – Раз он здесь, с вами, позови его.

– Он сказал, что сам через минуту придет.

– Позови, я прошу! Неужели трудно позвать!

– Сейчас, сейчас. – Дарья скрылась за ситцевой занавеской, но через минуту вернулась и возвестила: – Вот он. Встречайте и аплодируйте.