– Ты о вещах? Ну, я отдавал, – помявшись, ответил Валентин.

– Ну-ну, баранки гну, – жёстко молвила Лиса Вельможная. – Деньги где?

– Твоя мама…

– Ты стрелки не переводи. Па говорил, что из всех соседей самый хитрозобый Паша, но оказалось – нет. Мать, говоришь? Короче, вот как сделаем. Я там тебе денег сколько-то была должна, так теперь в расчёте. Если что, остаток слупишь с моих. Можешь квартиру нашу сдать пока суд да дело, свободна же. Всё. Некогда с тобой вошкаться, у меня скоро свадьба. Привет.

– До свидания, – выдавил Валентин, глядя, как Василиса спускается по четырёхстопной лестнице.

– Лучше прощай.

– Поздравля… – начал Ключик, но не договорил. Поздравлять некого, лиса вильнула хвостом, скрылась.

Валентин ободрал с ключа брелок, поискал куда деть, не нашёл и с досады швырнул в угол. «Чтоб я ещё раз! Ноги моей больше в их квартире не будет», – думал он, накручивая на кольцо связки последний соседский ключ. Тоскливо стало ему. Вспомнилось, какою Василиса была, когда впервые пришла просить денег в долг, и какою была, когда заглядывала по-кошачьи в окно кабинета, взобравшись на старую акацию. От акации остался корявый неохватный пень, а Василиса… «Когда успела остервенеть? Не заметил. Почему только она? Все мы».

На облитой осенним солнцем нижней веранде он стоял неделю тому назад и разглядывал связку с ключами всевозможных цветов и фасонов. Пытался вспомнить.

Рассобачились. Когда? Да вот же, когда потянулась бодяга с расселением. А началась она, как и положено, склокой.

***

Середина июля, жара. Солнце ушло, окна кабинета нараспашку, но это помогает мало, дворик раскалён, как жаровня. Утром – ничего, с восточной стороны дом закрыт высоченной стеною многоярусной дорожной развязки. Днём – ничего, с юга зеркальной скалой торчит новострой. Но часов после трёх, в самое пекло, солнце выглядывает из-за стеклянной грани высотки и заливает двор жаром. Нет спасения от него, не помогает зажатый в каменный угол ясень. Восьмой дом прикрыл бы, но он снесён, от строительного забора толку мало. Акация спасла бы, но её спилили давно, в полдневной тени пня может укрыться разве только мышь. И остаётся мучиться в зашторенной комнате от духоты, потому что клиенту всё равно, потел артмастер над заказом или нет. Но часам к пяти можно распахнуть настежь окна, чтобы хоть горячим ветром, но обдуло лицо.

В половине шестого, в середине июля Ключик полулежал в рабочем кресле, расслабленно следя за тем, как плавятся в восходящих потоках облизанные солнцем леденцовые грани небоскрёба. Заказ сдан, можно пожить на выдох.

– Куда это вы, Ядвига Адамовна? – услышал он и подумал: «Резиновая Зина не дремлет. Глаз да глаз».

Зинаида Исааковна Гольц из пятой квартиры редко упускала случай узнать цель соседских перемещений.

– К подруге, Зиночка, золотце, – ответил звучный голос Ядвиги Адамовны Вишневской, редкой красоты и душевности женщины, до старости ухитрившейся не растерять оба качества.

– А не в мэрии ли случайно работает ваша подруга? – пискнула Резиновая Зина тоном, не предвещавшим ничего хорошего.

«Чего она взъелась?» – лениво подумал Валентин. Вставать не хотелось.

– Она давно на пенсии, – ответила Ядвига. Вставать не было нужды, чтобы представить, как она остановилась на лестнице, подняла голову и заломила левую бровь.

– Значит, она подвизается там на общественных началах, – ядовито скрипнула Резиновая Зина.

– С чего это вы взяли, Зинаида Исааковна?

– А с того, Ядвига Адамовна, что сегодня принесли странное письмо. Признайтесь, вы тоже получили. Ведь так?

– А, вот вы о чём! Но, простите великодушно, какое я к этому имею отношение?