– А вы не знаете? Я вам скажу, вы украли восемьсот тысяч, – сказал Николай Григорьевич.

– Кто? Я украл? Слушайте. Я не знаю, кто у вас ворует из сейфа мои деньги. Я вам скажу только одно: кражу этих денег вам не удастся на меня повесить. Я вам этого не дам сделать! Я требую адвоката! Дожил… Сам себя обворовываю. Может, вы сами положили деньги себе в карман и пытаетесь меня обвинить в воровстве? Я с вами без адвоката разговаривать не буду! Я честный человек! Я не вор! Всё. Ведите меня обратно в камеру, – закончил разговор Артём Петрович.

– Идите, «честный» взяточник. Сегодня вы мне больше не нужны. Подумайте о нашем разговоре. Я найду вашего подельника, и вы получите срок ещё больше. Будет лучше, если вы мне сами его назовёте. Я вас предупреждаю о том, что так будет лучше для вас, – сказал следователь.

После ухода чиновника Николай Григорьевич почувствовал облегчение, как будто тяжёлый груз свалился с его плеч. А Артём Петрович после допроса долго возмущался в камере. Он жаловался своим сокамерникам на алчного следователя. Чиновник думал, что следователь украл деньги из его взятки и пытался обвинить в краже его. Такой поступок стал неожиданностью для его сокамерников, они сочувствовали ему. Артём Петрович не успокаивался. Он ходил по камере и ругал всех: себя – за то, что взял деньги, следователя – за то, что тот крал эти деньги, экстрасенса Эсмиру – за то, что она обманула его.

– Она меня втянула в эту историю. Это всё она – экстрасенс в пятом поколении. Имя какое взяла – Эсмира! Чёрт меня дёрнул связаться с ней. Все жулики. Все. А сяду я один за всех… Эсмира будет продолжать обманывать таких дурачков, как я. Вот тебе и «чистые деньги». Вот так брать взятки. Как я попал. А? Ну как я попал с ней, – сокрушался чиновник в камере. – Нет. Не повесит он на меня воровство. Нет. Я ему не дамся! Негодяй какой! Сотрудник полиции, следователь. Конечно, он чист перед законом, а я – нет!

После душевных страданий чиновника в камере Николай Григорьевич узнал про Эсмиру и решил познакомиться с ней.

Сокамерникам стало интересно знать больше о краже денег в полиции. Они думали, что воровство могут попытаться повесить на них, если Артёму Петровичу удастся снять с себя подозрения Николая Григорьевича.

– Как ты говоришь? Украли деньги прямо из сейфа? Вещдок? Обвиняют тебя? Как? Сообщника тебе ищут? А ты, не бери это на себя, – сказал сокамерник чиновника, читающий какую-то газету.

– Если ищут сообщника – значит, найдут. Никому ничего не докажешь. Как бы и нам, вместе с тобой за кражу не попасть, – сказал второй сокамерник, внимательно слушающий разговор.

– Что ты им докажешь? Они – власть, а ты – преступник. Захотят и посадят. Не ты первый, не ты последний. Вот и всё. Вот и срок, – закончил разговор третий сокамерник, повернувшись на другой бок на верхней койке.

Артём Петрович должен был смириться со своей участью. Но ему стало жалко себя, и он молча заплакал, думая о том, что последний раз он плакал в детстве, ещё в школе, из-за неожиданно полученной тройки в четверти в седьмом классе. Он думал тогда о несправедливой оценке его творчества, его мнение не совпало с мнением учителя.

– О. Довели до слёз уважаемого человека, – сочувствовал сокамерник с газетой. – Успокойся. Поговори с адвокатом. Ты же можешь нанять хорошего адвоката. Выпутаешься как-нибудь.

Сокамерник закончил читать газету и отошёл подальше от чиновника, давая ему возможность побыть немного в одиночестве, а потом он посмотрел на железную дверь камеры, задумался и погрустнел.