Его Франки – «корч». Тачка, из которой выкорчевана вся родная внутрянка. Поменяны двигатель, подвеска, тормоза, а коробка вообще от «хонды инспайр». Так что, еще вопрос, что у него там по документам. Но Раздобревший уже теряет интерес, отходит в сторонку к хилой березке и поворачивается к ним всем спиной. Сергей слышит звук расстегиваемой «молнии», отворачивается. Пухляк в униформе, пристроившийся с распахнутой ширинкой к молодому деревцу, вызывает у него смутные дурные ассоциации.

Где там Данька?

Сергей оборачивается. Сын, не покидая охраняемой территории, маячит за решеткой ворот, уткнувшись в телефон. Сергей думает, что в годы его детства старик с окровавленным лицом стал бы для него приключением на пол-лета, надолго сделав героем среди сверстников, а теперешним детям ничего не надо, кроме гаджетов и этого их тик-така.

Злой тоже видит мальчишку и с досадой спрашивает у спины Раздобревшего:

– Там скоро опустошишь баки? Ехать пора.

– Куда-то торопишься? – застегивая штаны, спрашивает Раздобревший. – Ну так и надо было у этих, в «Русалке», штраф лавандосом брать, а не пивом.

Будильник на телефоне вырубает Аглаю из каменного сна, словно бажовский Данила-мастер. Она на ощупь выключает звонок, садится в постели, только потом открывает глаза. Проснуться получается, лишь встав под прохладные струи душа. Шершавое ощущение легкого похмелья сродни вымученной улыбке обветренными губами. Хорошо, не получилось вчера допить тот «устричный» коктейль. На завтрак – кофе, две галеты с сыром, остатки творога, у которого сегодня кончается срок годности. Десертом – чувство вины от всплывших в памяти отцовских слов и сигарета по дороге к метро.

Шагая по непросохшему после короткого ночного дождя тротуару, Аглая думает, что надо позвонить Даньке. Или сразу бывшему? Устроить им обоим нагоняй, что не рассказали о своих планах отправиться в ночную смену. Хотя сейчас, наверное, еще рано. Пускай уж отоспятся, тихушники. Только бы не забыть…

Наглотавшись сонных, вяло шевелящихся людей гусеница подземного поезда еле ползет темными извилистыми норами между станциями, на платформах ее из всех дверей тошнит пассажирами. Аглая отгораживается от толпы «сеннхайзерами», в которых долбят басы и барабаны. Свежие пиратские копии летнего ликвид-фанка, зовущие на пляж. Аглая улыбается, мысленно обещая T & Sugah, мол, скоро, ребята, и ловит на себе заинтересованный взгляд стоящего рядом мужчины. Тот тут же делает вид, что всего лишь разглядывает ее разрисованный черными змеями шарфик. Ну, тогда и нечего… Доехав до «Сенной», Аглая поднимается на поверхность, где разгуливается новый день. Проходя мимо витрин еще закрытого чайного магазина, начинает мечтать о чашке зеленого чая, которую выпьет, добравшись до офиса.

Мечты так и остаются мечтами.

Первой в ее кабинет влетает заместительница, следом – коммерческий директор с лошадиной фамилией Солнечная и лошадиным же вытянутым лицом. С бумагами наперевес, они застают Аглаю в полупозиции – на правой ноге еще уличный ботильон, левая уже переобута в офисную туфлю на высоком, но удобном каблуке. Замша и коммерческий начинают говорить одновременно. Аглая понимает лишь, что им до зарезу надо провести платеж по вчера вечером пришедшему и никем еще не подписанному договору цессии.

– Бли-и-ин, девчонки, – Аглая заканчивает переобуваться и выпрямляется. – Его даже юрики не смотрели. Как по нему платить каким-то?.. – она ищет и не находит договор на заваленном бумагами столе.

– Орех катается кругами, – предупреждает Солнечная. – С утра звонил… Сама ему и говори тогда.